|
Опубликовано 10.12.2012 13:40
Статья в The New Times ещё раз возвращается к событиям декабря 2011 года, когда власть и либералы от протеста совершили сделку. Я уже подробно описывал, как это произошло, в проекте "Охранители". Но появились новые подробности:
Раскол
Начало ночи с 8 на 9 декабря кое-кто из тех, кого называют лидерами оппозиции, предпочел бы забыть. И забывали — вплоть до интервью The New Times, когда готовился этот материал. Фраза звучит так: «Сейчас я вам скажу ужасную вещь: когда уже все было решено и подписано, открылась дверь, и в кабинет вошел Громов».
Алексей Громов — это нынешний первый заместитель, а в декабре 2011-го — просто заместитель главы администрации президента РФ. «Дверь» и «кабинет» — тогдашнего и нынешнего заместителя мэра Москвы Александра Горбенко, в круг обязанностей которого входят массовые мероприятия в столице России.
Люди в кадре за большим прямоугольным столом в кабинете вице-мэра: сам Горбенко (он во главе стола), Владимир Колокольцев, глава ГУВД Москвы, Василий Олейник, замруководителя Департамента региональной безопасности Москвы, Гульнара Пенькова — пресс-секретарь мэра, а до этого сотрудник пресс-службы Кремля, Владимир Рыжков — один из лидеров оппозиционного ПАРНАСа, еще депутат Госдумы Геннадий Гудков (впрочем, он этого не помнит), главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов и журналист Сергей Пархоменко — именно ему принадлежит приведенное выше и весьма неожиданное откровение. Алексей Громов расположился на свободном стуле напротив вице-мэра. Предмет разговора за столом — перенос митинга 10 декабря 2011 года с площади Революции на Болотную.
Впрочем, все по порядку.
Заявку на 10 декабря чета Удальцовых (Левый фронт) и Надежда Митюшкина («Солидарность») подали заранее, еще до выборов. Численность, указанная в заявке, была 300 человек — на большее и не рассчитывали. Но потом были Чистые, шествие к ЦИКу, закончившееся арестом около трехсот человек, включая Навального и Яшина, несанкционированный митинг на Триумфальной площади: там, по официальным данным, были задержаны 569 человек, многие, как известный светский обозреватель Божена Рынска, — впервые. Там же зажглась звезда и Светы из Иванова: она была на той стороне, где били в барабаны активисты «Наших». Жестче ОМОН, защищавший барабанщиц от москвичей, работал только потом в мае, на Болотной. Илья Клишин, корреспондент тогдашнего интернет-портала openspace.ru, в автозак счастливо не попал: «Вернулся домой, нашел в интернете заметку, что власти согласовали митинг на площади Революции, поинтересовался у друзей, есть ли на Facebook event (страница) митинга, и с удивлением узнал: нет». Это было в ночь с 6 на 7 декабря. К утру на странице митинга о своем решении прийти на площадь Революции заявили уже 10 тыс. человек. «Меня разбудили иностранные журналисты с вопросом: не я ли организовываю революцию в России?» — вспоминает сейчас Клишин.
В тот же день власти города сообщили, что прорвало подземные воды под Китай-городом, и рядом с памятником Карлу Марксу появились ограждения с табличками «Мосводоканал» (The New Times тогда тут же выяснил, что с подземными водами было все не хуже, чем было еще накануне): согласовывать митинг в шаговой доступности до зданий ФСБ, ЦИКа и администрации президента власти города явно не хотели. Но и как отказать — не знали. В социальных сетях меж тем кипела работа: «Когда мы поняли, что на митинг придет больше 50 тыс. человек, которых через два металлоискателя будут пропускать на площадь Революции, нам стало ясно — это обернется Ходынкой. И меня это пугало гораздо больше, чем любой спецназ», — рассказывает Пархоменко. Что касается спецназа, то о том The New Times сообщил за два дня до митинга источник в силовых органах: опасаясь чуть ли не штурма Кремля, власти собирались перекрыть площадь по периметру, пропустив на митинг заявленные 300 человек, и отсечь остальные тысячи.
Дальше события развивались стремительно. 7 декабря в кафе «Шоколадница» неподалеку от метро «Третьяковская» Пархоменко договаривается о совместных действиях с Владимиром Рыжковым и Борисом Немцовым. На следующий день Алексей Венедиктов (тогда член Общественного совета при ГУВД) встречается с главой московской полиции Владимиром Колокольцевым. «Он пригласил меня как человека, который занимается наблюдением за массовыми мероприятиями, и спросил мою оценку ситуации, — рассказал Венедиктов в интервью The New Times. — Я к этому времени уже посмотрел все материалы по Чистым прудам — газеты, интернет, — и мне представилось, что мы можем иметь в Москве митинг в несколько десятков тысяч человек, хотя тогда это и казалось фантастическим». Потом Венедиктов позвонил вице-мэру Александру Горбенко, с которым познакомился еще в то время, когда тот был генеральным директором «Российской газеты». «Я ему сказал, что в моем представлении на площади Революции может быть свалка — не политическая, а технологическая, — говорит Венедиктов. — На что Горбенко спросил меня: а кто, собственно, заявители и организаторы? И не могу ли я им (Борису Немцову и Владимиру Рыжкову) дать его мобильный телефон, а ему — их? Я сказал: «Я все могу».
«Мне позвонил Горбенко, которого я давно знаю, еще с 90-х годов. Он сказал, что возникла проблема — слишком много людей записывается в социальных сетях на площадь Революции, может возникнуть давка, — вспоминает Рыжков. — Горбенко сказал мне, что не может найти Немцова, чтобы обсудить с ним ситуацию». Борис Немцов в то время был в Нижнем Новгороде и вернулся в Москву лишь поздним вечером 8 декабря: ровно поэтому его и не было на встрече в мэрии Москвы 8 декабря. О том, что в числе участников обсуждения оказался и заместитель главы администрации президента Алексей Громов, он тоже не знал — узнал от корреспондента The New Times только сейчас, и информацией этой был крайне удивлен: «Они (Рыжков и Пархоменко) мне о Громове ни слова не сказали». Горбенко высказал Немцову те же опасения, что и его коллегам по оппозиции: «Я-то вижу по фейсбуку, что будут десятки тысяч, а ты мне заявку на 300 человек». Причем он (Горбенко) исходил из цифры, что больше десяти тысяч — это катастрофа», — рассказывает Немцов. Он утверждает, что довольно быстро в ходе серии телефонных переговоров удалось договориться о переносе митинга на Болотную. Спорили лишь о том, как быть с теми демонстрантами, кто все-таки придет на площадь Революции. «И несмотря на дикие проблемы, проблемы чисто административные, я убедил его разрешить нам провести марш от площади Революции до Болотной, — говорит Немцов. — Это был единственный марш по центру Москвы, вплоть до стен Кремля». «Колокольцев сказал: есть единственное, против чего я буду протестовать, — это проход через Красную площадь», — вспоминает Пархоменко обсуждение логистики того, как тех, кто все-таки придет 10 декабря на площадь Революции, безопасно доставить до Болотной площади. — «Туда мы постараемся никого не пустить», — сказал Колокольцев. Что касается всех остальных маршрутов, можно идти через Лубянку, Ильинку — так и произошло».
Однако заявителям митинга, как и всем остальным, об этих переговорах ничего не было известно. Заявители митинга (все еще на площади Революции) Надежда Митюшкина и Анастасия Удальцова (Сергей Удальцов в это время отбывал свой очередной арест) весь день 8 декабря провели в здании правительства Москвы на Новом Арбате, где их уговаривали перенести митинг на Болотную. На что они не соглашались: было совершенно не понятно, ни как оповестить десятки тысяч людей о новом месте митинга, ни что делать с теми, кто придет к памятнику Карлу Марксу.
Главные же «тёрки» тем же вечером шли на Тверской, 13, в том самом кабинете Александра Горбенко, с которого мы начали этот рассказ, и продолжались несколько часов — пока не закончились обильной выпивкой и всеобщим удовлетворением. «Здесь дверь, здесь вход в какие-то тайные комнаты, смысл которых мне неизвестен, куда время от времени удалялся Горбенко, здесь стоит длинный стол, за которым мы сидим, здесь стол начальника с телефонами», — рисовал по нашей просьбе план кабинета вице-мэра Сергей Пархоменко во время интервью в редакции The New Times. «Колокольцев сразу отнесся к нашей информации (о том, что на митинг придут десятки тысяч человек. — The New Times) с чрезвычайным пониманием. Так же и Олейник. А Горбенко дольше всех упирался и объяснял, что ничего страшного, справимся», — уверяет Сергей Пархоменко. За несколько часов договорились: митинг переносят на Болотную площадь, людям, которые все-таки окажутся на площади Революции, дадут возможность пройти до Болотной, если кто-то (читай: Лимонов) захочет остаться на площади Революции, его задерживать не будут».
С какой целью «на огонек» заглянул Громов? «Вошел с какими-то словами, что он был у Собянина, шел мимо и так далее. Это означает, что, видимо, он и был тем самым человеком, с которым по ходу переговоров поддерживал отношения Горбенко, — вспоминает Пархоменко. — Громов сел за стол и вел какой-то не относящийся к делу разговор. Мне кажется, он хотел убедиться, что все происходит ровно так, как рассказывает ему Горбенко». «Алексей Громов просто заехал посмотреть, как идут переговоры с мэрией, сам он активно в них не участвовал, — подтверждает Владимир Рыжков. — Он сказал, что это дело города — пусть город решает. Видимо, его просто послали, чтобы он сообщил, как идут переговоры», — рассказал он.
«Мне позвонил Горбенко — я сидел на работе — он говорит: слушай, приезжай, мы тут обо всем договорились, — вспоминает Венедиктов. — Я привез с собой виски. Выпили. И с Громовым тоже. Поскольку мне было сказано, что «мы договорились», — я решил, что это дело нужно обмыть». (The New Times отправил вице-мэру А. Горбенко и заместителю главы администрации президента А. Громову просьбу дать комментарий. Однако ответа мы не получили.)
В середине ночи 9 декабря в сети был вывешен документ за № 07-23-169 мэрии Москвы, из которого стало ясно: митинга на площади Революции не будет. Илья Клишин поменял название страницы в Facebook на «Суббота на Болотной площади». «Пришлось ответить больше чем на тысячу сообщений о том, что митинг действительно перенесли, что страницу не взломали, что митинг согласован», — рассказывает Клишин. Какие только обвинения не сыпались на головы переговорщиков: их называли «предателями», их обвиняли в том, что они «слили протест», что вели переговоры за спиной у всех, в том числе и заявителей акции. Кулуарность переговоров — хотя и ко всеобщему благу — покоробила, если — не оскорбила. Трещина недоверия — она прошла по телу протеста именно в ту ночь и не может затянуться до сих пор.
|
