За «золотым веком» киевской государственности, когда в целом шло бурное становление русской державы, выяснение ее естественных границ, определение идентичности общества, поиск места в общей системе международного баланса сил Европы и Турана, последовал плачевный период удельной раздробленности. Если воспользоваться аппаратом диалектики, то можно определить первый (приблизительно двухсотлетний) период Киевской Руси от Рюрика до Владимира Мономаха как тезис, а последующий за ним (также приблизительно двухсотлетний) период как антитезис. На первом этапе государство создавалось, расширялось и укреплялось, на втором этапе ослаблялось, сужалось и распадалось. Это отражалась на самых разных срезах русской жизни. Лев Гумилев отмечает, что в удельный период резко деградирует культура, русские утрачивают широкий кругозор географических представлений, замыкаются в мелких и сиюминутных дрязгах и усобицах.
Геополитическое поле Киевской Руси на этом этапе теряет связность, гибкость, цельность; вся система приобретает полицентрический, фрагментированный, рассыпчатый характер.
После Мстислава Великого
Удельный период начинается после смерти Владимира Мономаха. Хотя его старшему сыну Мстиславу Великому снова удалось на определенный срок воссоздать государственное единство, окончательную утрату этого единства и соответственно, начало удельного периода принято отсчитывать со смерти Мстислава в 1132 году. Отныне единое и цельное Киевское государство уходит в прошлое и несколько веков существует лишь номинально.
Некоторое время Киев оставался все же мощнейшим центром притяжения и сам по себе весьма влиятельным княжеством. Киевский князь продолжал распоряжаться Туровским, Переяславским и Владимиро-Волынским княжествами. При этом обособились от Киева Чернигово-Северское, Смоленское, Ростово-Суздальское, Муромо-Рязанское, Перемышльское и Теребовльское княжества и Новгородская земля. Постепенно в каждом из этих княжеств (за исключением Киевского и Новгородского, а за Галицко-Волынское княжество после гибели Романа Мстиславича на протяжении около сорока лет шла война между всеми южнорусскими князьями, закончившаяся победой Даниила Романовича Волынского) складывались свои собственные династии, получавшие все больше автономных прав. Летописцы стали применять для них название «земли», которым ранее обозначались государства. Внутри княжеств образовывались дополнительные уделы, призванные служить «вотчинами» для различных ветвей уже удельных династий. Так Русь вступала в длительный цикл дробления, где центробежные тенденции преобладали над центростремительными.
5 полюсов Древней Руси
Среди всех княжеств следует особо выделить пять областей, отличающихся разной геополитической и социологической спецификой:
1. Новгород,
2. Владимирско-Суздальское княжество,
3. Волынское и Галицкое княжества, позднее объединившиеся,
4. собственно Киевское княжество, и
5. южные, пограничные со Степью земли, заселенные тиверцами, уличами и отчасти северянами.
Каждая из этих областей соответствует географической зоне – север, юг, восток, запад и центр (под центром мы понимаем, естественно, сам Киев). Эта специфика дала о себе знать именно в период дробления единого государства, но сформировалась она гораздо раньше, будучи оттененной и отчасти сглаженной централистскими тенденциями. В предыдущей главе мы специально не стали отдельно описывать социологические особенности древнекиевского государства в их связи с геополитикой как раз потому, что на первом этапе важнее всего были централистские тенденции, становление Киевской Руси как цельного «пространственного организма», единого геополитического поля. Конечно, в этот изначальный период Русь была далеко не однородна, а составляющие ее земли отличались своеобразными чертами. Но проявилось это в полной мере и стало самостоятельным социологическим, геополитическим и историческим фактором только в удельный период.
Новгородская Республика: вечевая демократия
Новгород и новгородское княжество было построено на принципе вечевой городской демократии, в целом подобной греческим полисам и, в частности, Афинам. В Новгороде все влияние сосредотачивалось в руках богатых купцов (гостей), но на политические решения оказывало значительное влияние и городское вече, в котором принимали участие представители всех городских концов (Новгород был разделен на несколько районов – «концов»).
Эти городские концы выступали как владельцы земельных хозяйств, расположенных вокруг города, и собирали с них дань. В Новгороде мы видим именно город/полис с развитым торговым сословием, с «буржуазной демократией» и с минимальным влиянием князей и аристократии (бояр и дружины). Князья выступали в отношениях с Новгородом как с политическим организмом на равных, заключая сделки и соглашения о совместных действиях, когда это было выгодно обеим сторонам. При этом жители Новгорода противились устойчивому установлению прочной династической власти, что проявляется в отсутствии постоянной ветви новгородских князей. Возможно, это явилось следствием сильного варяжского влияния, так как весьма сходные структуры мы встречаем в северо-германских (чаще всего портовых) городах Ганзейского союза.
Высшая власть в Новгороде принадлежала народному собранию – вече. Главную роль в решении важнейших вопросов играл боярский совет («совет господ», или «300 золотых поясов»). Главой государства считался посадник. Свои полномочия посадник делил с князем. В отличие от других русских земель, в Новгороде князь не получал власть по наследству, а приглашался на княжение городом. Его главная функция – обеспечение защиты государства от внешних врагов. Совместно с посадником князь осуществлял судебные функции. Если князь не устраивал новгородцев, его изгоняли и приглашали другого. Помимо князя, военную функцию исполнял тысяцкий – глава городского ополчения. Духовная власть в Великом Новгороде была представлена епископом, личность которого согласовывалась с вече.
Формула Новгородского княжества может быть выражена кратко так:
урбанизация – доминирующая вечевая демократия – торговое сословие – слабая аристократия – слабая княжеская власть
Сходная модель существовала в Пскове.
Геополитика русского Севера
С геополитической точки зрения, такая социологическая особенность Новгородской республики соответствовала структуре скандинавских и, шире, североевропейских обществ. Это объясняется и территориальным месторасположением этой зоны, и близостью к Скандинавии и интенсивными контактами с северогерманским миром. В Новгороде и прилегающих землях мы встречаем недвусмысленные следы широкого присутствия древних варяжских поселений. Не случайно Рюрика на княжение среди славянских племен пригласили именно ильменские славяне и кривичи, которые населяли новгородскую землю.
Сами варяги воспринимали северные и северо-западные земли Руси от Новгорода до Полоцка как имеющие к ним прямое отношение и входящие в их естественную зону влияния. Позднее именно в этой зоне русские столкнутся с Тевтонским и Ливонским орденами, а самих новгородцев русские великие князья (вплоть до Ивана Грозного) будут неоднократно подозревать в измене в пользу североевропейских держав.
Модель устройства новгородского общества, сопряженная с геополитической ориентацией на пространство европейского севера (Балтики и Скандинавии), представляет собой одну из важнейших составляющих древнерусского социума. Можно (чисто теоретически) предположить, что такая модель социального устройства стала бы доминантной для Руси в целом, если бы основным социологическим и геополитическим вектором развития русской государственности стало следование по скандинавско-балтийскому «варяжскому», «северному» пути. Везде в русском государстве, где были развиты институты городского вече и торговое сословие, мы встречаем нечто от новгородского социального порядка. И соответственно, мы можем сделать допущение, что такая особенность, так или иначе, будет сопряжена с варяжским элементом и «северным» вектором в русской геополитике.
В эпоху раздробленности, которую мы в данный момент приоритетно разбираем, Новгородская республика тяготеет к обособлению от других центров древнерусской государственности, стремится укрепить и сделать автономной свою собственную социально-политическую в полном смысле слова «республиканскую модель.
Итак, понятие «север» в геополитическом и социологическом смысле применительно к древнерусскому государству приобретает конкретное содержание: речь идет о модели республиканско-демократическом купеческом строя, ориентированного на развитие интенсивных отношений с пространством Балтии и Северной Европы.
Западнорусская аристократия
Совершенно иная социологическая картина обнаруживается в западных (Полоцкое) и юго-западных княжествах Руси (Галицкое и Волынское, которые позже будут объединены). Здесь также существуют остатки древнеславянского вече, но преобладает аристократический тип общества. На Волыни и Галичине власть сосредоточена в руках военной знати – потомственного боярства. Влияние самого удельного князя зависит только от его личных качеств, но при любом удобном случае активные представители княжеских родов или даже боярства стараются бросить этой власти вызов. Данная социально-политическая модель более всего напоминает европейские феодальные государства того времени, с которыми Галицкое и Волынское княжества соседствуют и активно взаимодействуют.
По одной из версий, такая особенность западнорусских княжеств связана с наличием среди славян большого количества сарматских элементов, что особенно заметно у белых хорватов, сближаемых иногда с аорсами. Нельзя исключить, что у белых хорватов и волынян были свои военные предводители, по аналогии с поляками и литовцами, оставшиеся от сарматских нашествий.
Формула Галицко-Волынской удельной модели, довольно близкой к модели Полоцкого княжества, может быть представлена таким образом:
аристократическое правление – слабое вече – слабая княжеская власть – феодализм.
Здесь мы имеем дело с социологической структурой, аналогичной структуре средневековых восточно-европейских государств – Польши, Венгрии, Моравии и т.д. Здесь доминирует военная аристократия, а князь или король считаются «первыми среди равных».
Древне-русское западничество
С геополитической точки зрения, русский запад сопряжен с ориентацией на Европу в целом, на феодальный порядок и на западно-христианские ценности (католичество). Западнорусские общества исторически складывались в русле ходе тесных контактов с западными соседями, часто славянами (поляки, словаки, чехи), которые принадлежали, (однако) к совершенно отличному от Руси культурному, религиозному и социально-политическому типу. С религиозной стороны они ориентировались на Рим, а не на Византию, на верховенство Папы, а не на симфонию властей в вопросах соотношения духовной и светской власти, на независимость феодалов от князей и утверждение автономного достоинства аристкоратии.
Это сочетание социологических особенностей (главная из них – наличие мощной феодальной верхушки, ограничивающей власть монарха) сопряжено с геополитической ориентацией на Европу и католический Запад в целом. Эта связь феодализма и западничества (с подспудной явной или скрытой ориентацией на западное христианство) может быть рассмотрена как историческая константа Руси/России, обнаруживающаяся с древнейших времен по самые близкие к нам эпохи. Так мы зафкисировали и геополитическое, и социологическое значение понятие «запад» в конкретной ткани русской истории.
Владимирско-Суздальское княжество: прообраз московского самодержавия
Совершенно особая социологическая картина складывается в самом восточном из русских княжеств – в Ростовско-Суздальском, а позднее Владимирско-Суздальском. Эти земли осваиваются славянами позже других, а прежде являются территорией расселения еще не славянизированных финно-угорских племен (меря и весь). Древнейшим центром этой территории был город Ростов Великий. В IX-X веках туда двигаются русские переселенцы вместе с князьями и создают там – практически на пустом месте – русские города Суздаль, а затем Владимир. Специфика возникновения этих городов как княжеских поселений в отрыве от местного населения и от славянских землепашцев в округе придавала Залесским землям совершенно особый социально-политический стиль. Здесь была чрезвычайно сильна княжеская власть, которой было подчинены все остальные социальные формы. Вечевой институт был относительно слабым. Поэтому Ростовско-Суздальская, а позже Владимирско-Суздальская формула была такова:
сильная княжеская власть – слабая аристократия – слабое вече.
Социально-политическая структура Муромо-Рязанского княжества напоминала Владимирско-Суздальскую.
Восток Древней Руси
Здесь мы имеем дело с таким понятием, как «восток» в контексте русской геополитике. Это воплощено не просто в продвижении границ русского контроля в направлении географического востока, но и в установлении особой социологической модели общества, где чрезвычайно сильная монархическая власть, а значение феодалов и народного вече второстепенно и ослаблено.
Этому геополитическому вектору развития в русской истории суждено сыграть ведущую роль. Именно во Владимир будет перенесен великокняжеский престол Андреем Боголюбским, на территории Владимирско-Суздальского княжества возникнет Москва, и Владимирско-Суздальское княжество станет позднее ядром будущей Московской Руси. Все эти особенности русского востока обозначают не просто географическую зону, где будет проходить события, центральные для определения путей русской истории, но и несут в себе особое социологическое содержание, напрямую сопряженное с качественным пространством. Этот геополитический «восток» тождественен монархическому, самодержавному началу и резонирует с той ролью, которую император играет в православном учении о симфонии властей. Следовательно, именно «восток» теснее всего сопряжен собственно с византизмом и его социологическим и социально-политическим содержанием. В этом монархическом начале состоит пространственный смысл русского востока.
Южные земли Руси: военная демократия
В древности на юге Руси жили племена уличей и тиверцев, позднее потесненные кочевниками к северу, а намного южнее располагалось Тмутараканское княжество, политически и династически связанное с северской землей с центром в Чернигове. В этой же зоне располагались поселения лояльных Киеву торков, берендеев, «черных клобуков». Южная и юго-восточная часть восточных славян, включая северян Черниговского княжества, а также славяне Тмутараканского княжества находились в более тесном контакте со степняками (индоевропейцами, черкесами и тюрками) и переняли от них ряд социальных и политических черт.
Основой здесь стал кочевой быт индоевропейских, тюркских и иных народов, который позднее стал характерным социологическим признаком русского казачества, основанного на принципах военной демократии.
Эту южную формулу можно представить в виде:
военная демократия – кочевой быт – военные походы и набеги
Русская Степь
В этой ориентации на геополитический юг Руси мы видим по сути степной уклад, то есть собственно Степь. Важно, что Степь в лице кочевых племен (от хазар до печенегов, половцев, а позже монголов) присутствует в русской державе не только как внешний фактор, но и как внутренний. Элементы степного уклада мы встречаем в самом русском обществе, и в этом отношении легко обнаружить два региональных центра, где эта тенденция проявлена ярче всего. Это Тмутаракань и Чернигов. Эти два княжества были не только тесно связаны между собой, но и находились в постоянных и крепких союзнических отношениях со степняками. Кроме того, можно считать «южным» по своему социологическому и геополитическому содержанию тот фактор, который сопряжен с тесно интегрированными в русскую политическую историю кочевыми народами.
Киевский синтез
Наконец, само Киевское княжество представляло собой синтез всех этих тенденций. Здесь мы видим баланс перечисленных ранее социально-политических типов. Киевская формула такова:
сильная великокняжеская власть – достаточно влиятельная аристократия – достаточно влиятельное вече – урбанизация – приезжие представители кочевых племен (например, косоги или черные клобуки).
В Киевском княжестве мы имеем формулу, обобщающую типологию удельных княжеств.
Показательно, что эти социологические типы соответствуют четырем географическим координатам Древней Руси. Новгород на севере. Волынское, Галицкое и Полоцкое княжества – на западе, Владимиро-Суздальское – на востоке. Черниговское и Переяславское, а также пограничные со степью зоны – на юге. Киев же и само Киевское княжество – в центре всех русских земель.
Проделанный нами геополитический анализ основных центров, четко обозначившихся в эпоху удельной раздробленности, проясняет структуру геополитического поля Киевской Руси и его связь с социологическими моделями отдельных ее составляющих.
Киевская модель оказывается синтезом всех основных геополитических векторов и связанных с ними социологических тенденций.
Киев как русский центр
В Киевскской модели мы встречаем присутствие сильного монархического самодержавного начала, и это воплощено в том, что Киев является местоположением великокняжеского престола. После Крещения Руси естественным образом столица русского государства была переосмыслена в духе византизма, и значение императора в православном учении о нормативном обществе не могло ускользнуть от Киевских правителей и интеллектуальной элиты (что мы частично видим в «Слове о законе и благодати митрополита Иллариона Киевского). Это можно определить как вектор востока.
При этом влияние боярской аристократии и княжеской дружины также значительно, что иногда создавало великим князьям проблемы. Это вектор запада.
Издавна существовало в Киеве и вече, а представители городских концов и купечества в смутные моменты истории предъявляли свое право на участие в политической жизни, отдавая предпочтения тому или иному князю, участвуя в заговорах и т.д. Это вектор севера.
И наконец, периодически в Киевскую политику вмешивались представители кочевых обществ – например, «черные клобуки», торки или косоги. Это вектор юга.
Собственно сама киевская модель представляет собой крест этих геополитических ориентаций и точку равновесия.
Сводная модель геополитчисеких ориентаций и социологических особенностей земель Древней Руси
Структуру геополитического поля Киевской Руси, таким образом, мы можем представить в виде таблицы.
Типы власти по Аристотелю
Можно систематизировать эту схему и по иному признаку, что даст нам удобный инструментарий для дальнейшего анализа.
Аристотель, размышляя о типах политического устройства, выделяет 6 типов:
1. монархия (гармоничная власть одного)
2. аристократия (власть лучших)
3. полития (власть квалифицированных граждан)
4. тирания (единоличный произвол)
5. олигархия (власть узкого круга коррупционеров-плутократов)
6. демократия (власть городской черни)
Первые три формы правления он считает правильными и справедливыми (идеальными), вторые – неправильными и несправедливыми (отрицательными). Однако, если вынести за скобки моральную оценку и некоторые технические детали в описании этих 6 типов политического правления, то есть взять их по модулю, без оценки знака (положительного или отрицательного), то мы получим только 3 типа власти.
1. единоличная власть (благая или нет)
2. власть некоторых (лучших или худших)
3. власть многих (квалифицированных или хаотических масс).
Если мы представим общество в виде иерархического треугольника, то мы можем отразить эти формы в трех соответствующих схемах.
Конечно, все политические системы имеют в той или иной степени отдельные признаки каждой из этих моделей, но в этой схеме показаны чистые случаи, комбинацией которых служат известные нам политические формы.
Теперь если мы применим эти схемы к особенностям социально-политических форм, сосредоточенных в разных концах Древней Руси и проявившихся как самостоятельные центры в период удельной раздробленности, мы получим довольно контрастную картину.
Русский север (Новгород, Псков) представляет собой третий тип, который (в терминах Аристотеля) может варьироваться от политии (гармоничная модель) до демократии (тождественной власти толпы, «охлократии»).
Русский восток (Ростовско-Суздальское княжество, позже Владимирское, еще позже Московское) однозначно тяготеет к первому типу. И здесь мы легко можем обнаружить как гармоничное централистское правление, ведущее к укреплению державы (собственно, монархию), так и произвол, эгоизм и деспотический стиль (то есть классическую тиранию).
Русский запад (Волынь и Галичина, а также Полоцк) – являет собой яркий пример второго типа политической системы. И здесь снова мы видим как случаи власти подлинной мужественной и храброй аристократии, так и деградировавшие модели, где правит подкуп, коррупция и интриги.
Русский юг (который даст впоследствии алгоритм казацкого общества) представляет собой смешанную модель между третьей и второй схемой (речь идет о военной демократии).
А русский центр, собственно Киев, воплощает в себе наложение всех трех типов политического устройства, когда ни одна из властных инстанций не достигает решающего перевеса над остальными.
Геополитика русских полюсов
Модели политических систем, выделенных Аристотелем, соответствуют геополитическим ориентациям. Пока мы еще не можем однозначно определить эти ориентации в рамках глобальной схемы геополитики, то есть в терминах Суша/Море, теллурократия/талассократия, но определенные соответствия уже отдаленно проглядывают.
Так, русский восток имеет некоторые черты туранского, евразийского толка. То есть можно предположить, что дальнейшее развитие этой линии логически должно привести к теллурократии. (Сегодня мы знаем, что так оно и сложилось исторически).
Русский север имеет определенные черты зачаточной талассократии. Основанный по некоторым версиям варягами, то есть речными разбойниками, и, во всяком случае, находившийся под сильным влиянием скандинавского викинговского мира, этот сегмент Древней Руси и позднее демонстрирует ряд соответствующих черт. В этом смысле показательны русские ушкуйники – речные грабители, торговцы и искатели приключений, терроризировавшие Поволжье и Прикамье. Особенно сильно это явление проявилось в XIV веке. Но в самостоятельную геополитическую стратегию это направление не вылилось.
Равно как и кочевые степные аспекты русского юга так же в силу своей слабости по сравнению с другими политическими формами не получили полноценного оформления в самостоятельную геополитическую линию, хотя здесь налицо все признаки туранского, теллурократического начала (разбойники Суши по Маккиндеру). Сходную, но более контрастную и яркую роль в этом смысле играли кочевые степные этносы, жившие по соседству с Русью и часто вмешивающиеся во внутриполитические дела (в первую очередь, половцы).
Русский запад представляет собой ориентацию на Европу и католический мир в целом. Так как талассократическая ориентация в Европе возобладает отчетливо намного позже, и то неравномерно и не сплошным образом, то в Средневековый период мы не можем отождествить эту тенденцию с талассократией, что было бы в данном случае анахронизмом. Некоторые элементы талассократии с учетом дальнейшего исторического развертывания заложенных в русской истории сил мы можем разглядеть в оппозиции русского запада русскому востоку. Русский запад удельного периода и более древних эпох русской истории был не столько сам по себе талассократическми, сколько оппонировал русскому востоку, тяготевшему к теллурократии.
И наконец, киевская модель представляла собой гармонизацию и уравновешивание всех этих тенденций.
Наложение социологических и геополитических закономерностей можно отразить на следующей схеме.
Вопрос о феодализме Удельной Руси
В советском марксизме было принято считать Удельную Русь периодом установления на Руси феодализма. На самом деле, это идеологическая натяжка, которая была необходима марксистам для того, чтобы втиснуть русскую историю в схему смены политэкономических формаций, идентичную истории Западной Европы. Если мы посмотрим на Удельную Русь непредвзято, то увидим в ней сразу несколько сосуществующих в рамках общего Киевского государства социально-политических систем. Новгородская республика соседствует с феодальной Волынью и Галицией. Монархическое Владимиро-Суздальское княжество – с военной демократией южной Руси. В Киевском княжестве все эти тенденции соединяются в своеобразном и свойственном исключительно русской истории синтезе. Более всего при этом на феодализм похожи западные княжества – Галицкое, Волынское и Полоцкое, которые располагались ближе всего к Европе. Но степные культуры и особенности социологического ансамбля изначально варяжской княжеской династии, военной дружины, славян-землепашцев и лесных охотников финно-угров придавали русскому обществу – особенно на востоке и юго-востоке – совершенно уникальные свойства, которые позднее выразились в Московскую государственность.
Кроме того (и это самый важный аргумент), объем вотчинных хозяйств, которые, действительно, напоминали феоды с персональной властью господина над землями и людьми, их обрабатывающими, никогда не становился настолько значительным, чтобы говорить о преобладании феодальных отношений. Подавляющее большинство крестьянских хозяйств на протяжении всей русской истории не находилось в составе боярских и дворянских вотчин. Они были свободными или полусвободными, но облагались общегосударственной (великокняжеской) данью, церковной десятиной и рядом других гражданских повинностей, обязательных для крестьянского и ремесленного сословия. Когда же Иван Грозный ввел поместный принцип, то количество вотчин еще более сократилось, и поместья вместе с крестьянами выделялись аристократам не в «вечное кормление», а в награду за государеву службу и временно – пока боярский или дворянский род служит, как положено, и сохраняет лояльность царю и Отечеству.
Феодальные хозяйства и феодальные отношения в Древней Руси существовали, и в Удельный период они распространились довольно широко. Особенно они затронули Западную Русь. Но даже там феодализма как такового не сложилось, поскольку общий баланс вотчинных земель и на западе Руси никогда не достигал той критической пропорции, которая позволяла говорить о феодализме как о формации в истории Западной Европы. Пространство Западной Европы в феодальной период представляло собой почти сплошную череду феодов (включая владения церкви) – переступая границу одного феода, мы попали бы почти наверняка на территорию другого. На Руси, и даже в Западной Руси, не говоря уже обо всей остальной, ничего подобного не было. Между одним вотчинным хозяйством и другим лежали гигантские пространства, на которых землю обрабатывали либо свободные крестьянские общины, либо вообще никому не принадлежащие. По мере движения к востоку и северу эти вотчинные территории становились все реже, что перечеркивает даже намек на реальный феодализм в пределах Древней Руси.
Конец древнерусского народа
Накануне монгольского вторжения Киевская Русь представляла собой совершенно раздробленное государство, внутри которого формировались отдельные княжества, и каждое обладало особой социально-политической системой, имело различную социологическую структуру и управлялось (часто, но не всегда) удельной княжеской династией, склонной к еще большему дроблению, что приводило подчас к появлению полуавтономных уделов внутри самих удельных княжеств.
Этот процесс грозил разрушить единую государственность и расколоть древнерусский народ, проявивший себя исторически на первом двухсотлетнем этапе Киевской Руси, на несколько составляющих.
В некотором смысле так оно и произошло. Раздробленная Русь, погрязшая в усобицах, не смогла дать отпора отборному монгольскому войску и стала жертвой монголо-татарского завоевания. При этом и в новых условиях, внутри монгольской государственности, русские князья не переставали враждовать друг с другом, тем самым только углубляя раскол.
Из того, что мы знаем о последующей истории, можно сделать вывод, что к моменту начала монголо-татарского завоевания древнерусский народ (русичи) прекратил свое существование как историческое и культурное единство, как исторический проект и общность, наделенная конкретной политической миссией. И в прежнем качестве он никогда более не возрождался. Однако память о Киевской Руси как о золотом веке русской государственности глубоко вошла в народное сознание и стала движущей силой русской истории на следующих этапах и применительно к другому народу, на сей раз великорусскому, который осознал Киевскую Русь как свои живые исторические корни и продолжил обозначенный изначально путь.
Юрий и Изяслав: восток и запад Руси в борьбе за Киевский престол
Удельный период, как уже было сказано, принято отсчитывать со смерти Мстислава Великого (1132). С этого момента разброд между удельными князьями не прекращается, строго говоря, до конца царствования Василия III (1533). При этом историки иногда дают другую дату конца удельной Руси – 1276, то есть дату образования Московского княжества. Эта дата носит явно символический характер, так как совершено очевидно, что усобица не прекратилась в одночась. Однако указание этой даты важно тем, что, действительно, именно тогда были заложены предпосылки для окончания усобицы, хотя в полной мере они реализовались лишь по прошествии нескольких веков, когда Москва стала центром новой централизованной и могущественной, бурно развивающейся государственности.
В домонгольский период (до 1243 года, то есть до создания Золотой Орды) особым значением для геополитики Руси в целом обладает линия поведения Владимирско-Суздальских князей. Именно они и будут постепенно готовить будущий цикл русской государственности и формировать его геополитическую повестку дня.
История Владимирско-Суздальской Руси в XII–XIII веков связана с потомками Владимира Мономаха. Это княжество получил в надел один из младших сыновей Юрий Владимирович Долгорукий (90-е годы XI в. – 1157). Именно Юрий Долгорукий основал в 1147 году Москву. Кроме того, он заложил такие города, как Дмитров, Звенигород, Переславль, Юрьев-Польский и т.д. Столицей в период его княжения был Суздаль.
Конкретные детали княжения Юрия Долгорукого представляют собой бесчисленные усобицы и переделы зон влияния в различных коалициях князей друг против друга. В этой постоянно меняющейся картине геополитическим значением наделено то, что сам Юрий Долгорукий представлял восток русского геополитического поля (Ростовско-Суздальское княжество). Его постоянным противником был внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславович, княживший в Волыни (то есть представитель геополитического запада Руси). Показательно, что в своей борьбе против Юрия Долгорукого в определенные моменты Изяслав Мстиславович опирался на поляков и венгров (европейские силы); с их помощью он в 1150-1151 выбил Юрия из Киева. И Юрий Долгорукий, и Изяслав Мстиславович боролись за великокняжеский престол и поочередно его захватывали. И хотя эта борьба проходила на фоне более широкой усобицы и вовлекала в себя разнообразные региональные противоречия и многократные перераспределения удельных княжеств между князьями, можно упрощенно рассмотреть соперничество за Киевский стол двух князей и их союзников как борьбу русского востока и русского запада за определение магистральной общерусской ориентации.
Геополитическая роль Андрея Боголюбского: центр смещен к востоку
После смерти Юрия Долгорукого великокняжеский престол захватил черниговский князь Изяслав Давыдович, противник Юрия и союзник волынских князей, сыновей Изяслава Мстиславовича Мстислава и Ярослава. Двум сыновьям Юрия Долгорукого, Глебу Юрьевичу и Мстиславу Юрьевичу, удалось удержаться на княжении соответственно в Турове и Поросье. Третий сын Андрей Боголюбский стал князем Владимирским, Ростовским и Суздальским и перенёс столицу княжества во Владимир.
Княжение Андрея Боголюбского на востоке Руси показательно во многих отношениях. Оно последовательно направлено на ослабление всех форм власти, кроме прямого и ничем не ограниченного самодержавия. Так, Андрей высылает из Ростовской земли свою мачеху, греческую царевну Ольгу, вместе с её детьми Михаилом, Васильком и семилетним Всеволодом. Он резко ослабляет влияние боярства и городского вече в двух крупнейших и самых древних городах этой земли – Ростове и Суздале. Центром же своей власти он делает Владимир как символ нового типа власти – при отсутствии сложившейся вечевой культуры и укоренных вотчинных владений бояр.
Андрей Боголюбский унаследовал от отца Юрия Долгорукого вражду с волынскими князьями, которые захватили Киевский престол. Показательно, что в борьбе с Киевом Андрей попытался в 1160 году учредить через голову митрополита Киевского особую восточную митрополию непосредственно через Константинопольского патриарха Луку Хризоверха, но эта попытка не увенчалась успехом. Жест, тем не менее, весьма символичен, так как набожный Андрей Боголюбский, распространивший на Руси культ нарочитого почитания Пресвятой Богородицы, стремится усилить значение своего княжества, то есть востока нашего геополитического поля, не только силовыми, но и духовными, религиозными методами. Для него Владимир есть не просто «дно из княжеств, контроль над которым переходит от одного князя к другому по воле чисто силового баланса и случайных перипетий судьбы, но пространство особого устроения русской государственности, которое он мыслит как нечто провиденциальное и всеобщее. Не случайно он, будучи посаженным отцом на княжение в Вышгороде, самовластно покидает город и возвращается в Ростовско-Суздальскую землю (которую полноценно унаследует только после смерти Юрия Долгорукого). Так, Андрей Боголюбский осознано и последовательно стремится укрепить русский восток, сделав его центром русской государственности. Мы вполне можем считать этого князя первым русским евразийцем.
Теперь перипетии битв за Киевский престол, в которых по стопам отца активно участвовал Андрей Боголюбский, приобретают для нас дополнительный геополитический смысл. Снова, как и при Юрии, Долгоруком, мы видим столкновения русского востока и русского запада, но в случае Андрея Боголюбского и геополитический, и социологический, и даже религиозный характер этой борьбы становится все более содержательным и прозрачным.
В 1169 году коалиция князей под началом сына Андрея Боголюбского Мстислава с участием половецких войск берет Киев, где правит волынский князь Мстислав Изяславович, захвативший великокняжеский престол ранее. Установив контроль над Киевом и довольно жестоко опустошив и ограбив «мать городов русских», победители поступают внезапно неожиданным образом: Андрей Боголюбский решает перенести великокняжеский престол во Владимир, осуществляя тем самым революцию в заведенном на Руси порядке престолонаследия. Над Киевским княжеством, осмысляемым отныне как удельное, он сажает своего брата Глеба Юрьевича.
Ключевский пишет об этом так:
«До сих пор звание старшего великого князя нераздельно соединено было с обладанием старшим киевским столом. Князь, признанный старшим среди родичей, обыкновенно садился в Киеве; князь, сидевший в Киеве, обыкновенно признавался старшим среди родичей: таков был порядок, считавшийся правильным. Андрей впервые отделил старшинство от места: заставив признать себя великим князем всей Русской земли, он не покинул своей Суздальской волости и не поехал в Киев сесть на стол отца и деда. (…) Таким образом, княжеское старшинство, оторвавшись от места, получило личное значение, и как будто мелькнула мысль придать ему авторитет верховной власти. Вместе с этим изменилось и положение Суздальской области среди других областей Русской земли, и её князь стал в небывалое к ней отношение. До сих пор князь, который достигал старшинства и садился на киевском столе, обыкновенно покидал свою прежнюю волость, передавая её по очереди другому владельцу. Каждая княжеская волость была временным, очередным владением известного князя, оставаясь родовым, не личным достоянием. Андрей, став великим князем, не покинул своей Суздальской области, которая вследствие того утратила родовое значение, получив характер личного неотъемлемого достояния одного князя, и таким образом вышла из круга русских областей, владеемых по очереди старшинства».
Это совершенно уникальный переломный момент. Андрей Боголюбский всей своей жизнью демонстрирует целый ряд фундаментальных жестов, кульминацией которых является этот перенос великокняжеского престола во Владимир.
Он борется за восток против запада не просто в силу обстоятельств (перипетии усобицы теоретически могли любого князя занести в любую точку Руси), но сознательно, всячески подчеркивая, что место имеет значение и что он сам, по глубоким мотивам, включая моменты откровения и религиозных ведений, выбирает восток. Он выбирает восток, когда осаждает Луцк в походе отца, Юрия Долгорукого, на запад. Он выбирает восток, когда самовольно покидает Вышгород. Он выбирает восток, когда проводит централистские реформы в Суздальской земле и движется в сторону самодержавия. Он выбирает восток, когда пытается установить на своих землях параллельную Киевской митрополию. И как пик этого выбора, он снова и окончательно выбирает восток, когда, захватив Киев, отказывается переезжать туда, но переносит столицу русского государства во Владимир, закладывая тем самым геополитическую платформу позднейшего русского самодержавия.
Тот восток, который выбирает Андрей Боголюбский, является одновременно и геополитическим, и социологическим, так как географическая ориентация здесь тесно переплетена со спецификой социально-политической организации общества.
Сюда же можно добавить походы на волжских булгар, которые начал Юрий Долгорукий, а Андрей Боголюбский энергично продолжил. Это дополняет вектор восточной экспансии Руси, который позднее будет воспроизведен московскими великими князьями и увенчается взятием Казани войсками Грозного.
Князь Андрей Боголюбский был убит в результате боярского заговора, что вполне можно рассмотреть как реакцию феодальной знати против укрепления самодержавного принципа, тоже своего рода социологическую константу в русской истории.
Всеволод и его дети
Преемником Андрея стал его брат Всеволод Большое Гнездо (1176–1212), при котором могущество Владимирского княжества достигает новых вершин. Всеволод Юрьевич в целом развивает и закрепляет геополитическую и социологическую модель, обозначенную Андреем Боголюбским. Так, в частности, он старается опираться в своем правлении на недавно заложенные города Владимир, Переславль-Залесский, Дмитров, Городец, Кострому, Тверь, где боярство и вечевые институты были относительно слабыми. Символичны также его расправы над ростовским боярством.
Всеволод продолжает активно участвовать в общерусской политике, во внутренних усобицах. Организует очередные походы на волжских булгар и мордву. В целом он продолжает самодержавную модель, отточенную его старшим братом.
Эпоха правления Всеволода Большое Гнездо была достаточно длительной для того, чтобы закрепить многие геополитические и социологические тенденции, намеченные прежними Ростовско-Суздальскими правителями, и особенно первым владимирским великим князем Андреем Боголюбским. Всеволод княжил с 1176 по 1212 годы.
Однако после смерти князя Всеволода в 1212 наследники разделили его земли на несколько отдельных княжеств. Многочисленные дети сменяли друг друга на относительно короткие периоды, и их правление ничем особенным не выделялось. Вплоть до монгольского нашествия великими князьями Владимирскими были поочередно Юрий Всеволодович (1212 – 1216), Константин Всеволодович (1216 – 1218), Юрий Всеволодович (1218 – 1238) и Ярослав Всеволодович (1238 – 1246).
Дальше мы вступаем в монгольский период, который будем рассматривать отдельно.
При Ярославе Всеволодовиче, уже в эпоху ордынского господства над Русью, окончательно завершается растянувшийся перенос столичных функций из Киева во Владимир, начатый Андреем Боголюбским.
Господин Великий Новгород
В эпоху удельной раздробленности ярко проявляются особенности и той социально-политической и геополитической модели, которая сложилась на русском севере. Новгородская земля, занимавшая северо-западную территорию древнерусского государства, одной из первых стала выходить из-под власти киевского князя. В конце XI – начале XII веков здесь сложилось политическое образование, где отчетливо и контрастно в сравнении с другими княжествами проявились все основные особенности специфической социологической структуры именно этих северных земель.
По мере ослабления централизма Киевской Руси новгородцы начинают осознавать себя своего рода отдельным государством. Это государство даже получает особое название «Господин Великий Новгород».
Территории «Господина Великого Новгорода» простирались от Финского залива на западе до Уральских гор на востоке, от Ледовитого Океана на севере до границ современных Тверской и Московской областей на юге. К началу XII века Новгородская земля включает в себя часть Прибалтики, часть Карелии, южную часть Финляндии, южное побережье Ладоги, Обонежье, берега Северной Двины.
Период времени с 1136 по 1478 год историки называют «Новгородской республикой». В течение всего это времени город управлялся вечем и в полной мере реализовалась та модель «русского севера» в геополитическом и социологическом смыслах, которую мы описали ранее.
Новгородцы ведут в этот период самостоятельную политику, где чаще всего их противниками и одновременно торговыми конкурентами выступают шведы. Шведы – германско-скандинавский этнос, общая структура которого в XII веке довольно близка к новгородской вечевой купеческой демократии. Войны новгородцев со шведами идут с переменным успехом. Отдельные территории на юге Финляндии или в области Готланда переходят из рук в руки. Периодически новгородцы сталкиваются с восстаниями финно-угорских этносов (как например, в 1142 или в 1228 годах, когда финское племя емь нападало на Ладогу). Позднее (1234) новгородские земли (Руса) подвергаются нападениям литовцев.
Столкновения с германскими и подчиненными германцам финскими войсками продолжаются в течение XIII века.
Именно в защите русского севера состоит подвиг князя Александра Невского, внука Всеволода Большое Гнездо и будущего великого князя уже в монгольскую эпоху.
Новгородская идентичность, сложившаяся в удельный период, является строго православной по религиозному признаку, и войны с германцами и скандинавами осознаются в том числе и как религиозное противостояние католичеству. При этом «Господин Великий Новгород» воспринимает себя как довольно автономное образование и постоянно стремится уклониться от прямой зависимости и от фактически нанимаемых удельных князей, и от великокняжеской власти.
Галицко-Волынское княжество в удельный период
Совершенно отличная модель кристаллизовывалась в удельный период на русском западе, в Полоцком, Галицком и Волынском княжествах (позднее Галицкое и Волынское слились в одно Галицко-Волынское). В середине XII века земли Полоцкого, Галицкого и Волынского княжеств начинают проявлять признаки полусамостоятельных политических образований, государств.
Для политической жизни Галицко-Волынской Руси были характерны постоянная борьба между князем и местной боярской аристократией и высокая степень зависимости князя от бояр. Во внешней политике постоянными были столкновения с Польским королевством, Венгерским королевством и половцами на юге. При этом структура западных земель Руси была довольно схожа с моделью обществ европейских соседей – как структура новгородского общества воспроизводила отчасти модель скандинавских торговых государств.
Галицко-Волынское княжество было одним из самых больших княжеств периода раздробленности Руси. В его состав входили галицкие, перемышльские, звенигородские, теребовлянские, волынские, луцкие, белзские, полесские и холмские земли, а также территории современных Подляшья, Подолья, Закарпатья и Бессарабии.
К середине XI века столицей всех западнорусских земель был город Владимир (Волынский), где находился княжеский престол. В эпоху централизма великие князья, правившие в Киеве, старательно удерживали эти стратегически важные территории, оберегая их от дробления на малые княжества.
История Галицкого княжества уходит к 1141 году, когда разные княжества, располагавшиеся на западе Руси были объединены Владимиром Володаревичем, сыном Володаря Ростиславича, в единое Галицкое княжество со столицей в Галиче. Оно поддерживало связь с киевскими и суздальскими князьями, а также половцами для противостояния с польскими, волынскими и венгерскими правителями.
В отличие Галиции, стратегически важная для Киева Волынь пребывала в зависимости от него до 50-х годов XII века. Её обособление начал киевский князь Изяслав Мстиславич, внук Владимира Мономаха, в период киевского правления Юрия Долгорукого. Сын Изяслава Мстислав сумел оставить Волынь своему потомству, и с того времени волынская земля развивалась как отдельное княжество.
Если вспомнить, что именно Изяслав Мстиславич был главным геополитическим противником Юрия Долгорукого, то автономизация Волыни приобретает дополнительное геополитическое значение.
В 1119 году Галицкое и Волынское княжества объединил волынский князь Роман Мстиславич, сын Мстислава Изяславича и внук Изяслава Мстиславовича. Воспользовавшись беспорядками в Галиции, он впервые занял её в 1188 году, но не смог удержать под натиском венгров, которые также вторглись в Галицкую землю по просьбе местных бояр. Во второй раз Роман присоединил Галицию к Волыни в 1199 году, после смерти последнего галицкого князя Владимира Ярославича из рода Ростиславичей. Захватив в 1203 году Киев, князь Роман стал правителем всего юго-запада Руси.
После смерти Романа Волынь распалась на мелкие удельные княжества, а её западные земли были захвачены польскими войсками. В Западной Руси начался период усобиц.
В этих усобицах был один уникальный для русской истории эпизод. В 1211 году княжескую власть в Галиче узурпировал боярин Владислав Кормиличич, который был изгнан в 1214 году венграми и поляками. Уникальность этого эпизода состоит в том, что во всех случаях княжеских усобиц во главе княжества в Руси вставал только и исключительно представитель княжеского рода – настолько сильна была династическая традиция Рюриковичей. При этом князей было предостаточно. Тот факт, что именно на западе Руси был прецедент (пусть и недолгий) захвата высшей власти не представителем княжеского рода, а боярином, показывает всю глубину отличий этих земель от остальных социально-политических зон древнерусского государства.
Позднее Андраш II, король Венгрии, и Лешек Белый, польский князь, разделили Галицию между собой. В 1215 году c польской помощью дети Романа Галицкого Даниил и Василько вернули себе Владимир Волынский, а в 1219 отвоевали у Польши земли по Западному Бугу.
В 1227 году Даниил с братом разбили удельных волынских князей и к 1230 году объединили в своих руках Волынь. Таким образом, Даниил и Василько вернули себе половину земель, принадлежавших их отцу. Следующие восемь лет они вели войну за Галицию сначала против венгров, затем против Михаила Черниговского. В 1238 году Даниил окончательно занял Галич и воссоздал Галицко-Волынское княжество.
Объединив раздробленные владения отца, братья Даниил и Василько мирно распределили власть. Первый сел в Галиче, а второй во Владимире. Лидерство в этом дуумвирате принадлежало Даниилу, так как он был старшим сыном Романа Мстиславича.
Перед монгольским нашествием на Русь Галицко-Волынское княжество успело значительно расширить свои границы. В 1238 году Даниил Романович вернул северо-западные земли Берестейщины и занял город Дорогочин на севере, который до этого был в руках добжинского ордена крестоносцев, а также в 1239 году присоединил к своим землям Турово-Пинское и в 1240 году перед самым монгольским нашествием завладел Киевом.
Этот краткий обзор политический истории Западной Руси в удельный период показывает, что на этой территории постепенно складывается совершенно самостоятельное политическое образование, о геополитической и социологической особенности которого мы говорили ранее.
Южная Русь
Что касается Южной Руси, то в эпоху раздробленности в самостоятельную политическую и геополитическую единицу она не вылилась, а те тенденции, которые мы описали ранее, дадут о себе знать намного позднее – особенно в феномене южнорусского казачества, сформировавшегося в лесостепной и степной зоне на юге Руси через несколько столетий. Казачество будет играть особую роль в истории Украины, борьбы за ее независимость и ее вхождение в состав Москвской Руси.
Упадок Киева как древнерусского центра государственности
Роль Киева в удельную эпоху постоянно снижалась. Это проявлялось в частом переходе киевского престола из рук в руки, пока, наконец, престиж Киева не упал настолько низко, что Владимирский князь Андрей Боголюбский не перенес столицу во Владимир.
Это падение значения Киева в удельную эпоху чрезвычайно выразительно с геополитической и социологической точек зрения. Геополитически Киев воплощал в себе централизм, интеграцию и единоначальное монархическое управление русскими землями. Распад и автономизация отдельных регионов и превращение их в самостоятельные геополитические центры (по крайней мере, это ясно видно на русском востоке, севере и западе) происходило как раз за счет ослабления геополитической роли киевского центра.
Князья русского востока и русского запада стремились захватить Киев как одну из карт в позиционной борьбе друг против друга, превратив великокняжеский престол в своего рода приз в усобных состязаниях.
Но и с социологической точки зрения, падение роли Киева весьма символично. Киев, как мы видели, представлял собой модель более или менее гармоничного сочетания основных социальных страт древнего русского общества в вопросе влияния на власть. Киевская модель была синтезом. А в удельную эпоху в отдельных княжествах стали формироваться иные социально-политические системы, где преобладала одна из страт уже в новом сочетании с остальными – вече в Новгороде, монархия во Владимирском княжестве, боярство и феодальная знать на западе Руси. Падение роли Киева означало падение значения самого этого синтеза.
Сохранение общего геополитического и социального поля
Заканчивая обзор геополитики удельного периода русской истории, не стоит сбрасывать со счетов, что и в этот трудный период несмотря ни на что русское государство существовало как нечто относительное цельное и единое, как общее геополитическое и социологическое поле. Эта общность обеспечивалась за счет византизма, который включал в себя в первую очередь православную религию, а также широкий спектр культуры, грамотности, науки и образования, права и этических предписаний. Общим был и язык. Кроме того, номинально все княжества признавали принцип великокняжеского престола как политической инстанции, легитимно и легально превосходящей политические компетенции отдельных князей или иных властных институтов. То есть Русь все еще (хотя и в значительно ослабленном виде) оставалась организмом с общей политической системой, общей религией, общей культурой, общим языком. Это было одно и то же общество, хотя и постоянно тяготеющее к тому, чтобы распасться на несколько самостоятельных форм под влиянием основных рассмотренных нами ранее полюсов.
| 
