Дневниковые записи монахини N. Июль-август 2014 года.
Редакция: Громов
* * *
Ожидала увидеть серый промышленный город, но Луганск оказался симпатичным, очень зеленым и каким-то привольным южным городом, с сыплющимися под ноги абрикосами и множеством цветов. Их высаживали, несмотря на уже начавшиеся тогда артобстрелы. Вообще, при том, что город - на военном положении, (в частности, действует комендантский час), он выглядит вполне ухоженным - улицы моют поливалками, мусор вывозят, потихоньку восстанавливают висящие вдоль одной из центральных улиц трамвайные провода, перебитые и перепутанные взрывами. Но сами эти улицы, еще по-советски просторные, почти совершенно безлюдны даже днем, и от этого как-то неуютно. Учреждения, частные фирмы и почти все магазины закрыты. На дорогах редко-редко проедет легковая машина или маршрутка. Можно увидеть и грузовик, везущий гаубицу, или даже танк. В асфальте немало воронок от снарядов, и если поднять глаза, заметишь и бреши в стенах, или выщербленный кирпич и выбитые взрывной волной стекла. На одном из пешеходных переходов кроме этого видны разложенные по асфальту уже подсохшие восемь букетов и венков, по числу погибших.
Туда, где еще недавно находился онкоцентр и окормлявшая его женская монашеская община, меня не пропустил патруль. Но узнала, что, слава Богу, сестры успели спуститься в подвал в самом начале бомбежки, и взрыв только повредил здание снаружи. Могло быть хуже, ведь там было полно лежачих раковых больных. Теперь все эвакуированы.
В этом городе я не знаю ни одного человека. Денег на гостиницу нет. Расспрашиваю дорогу у местных - которые, кстати, очень приветливы - к кафедральному собору (почему именно к нему? я не люблю соборы!), и уже через два часа у меня в кармане ключ от находящейся в двух шагах однокомнатной квартиры. Обстановка спартанская, или, правильнее сказать, советская (что то же самое), но есть кое-какая посуда, и перекантоваться, по летнему времени, можно. Жив Господь!
Вечернее богослужение начинается необычно рано, в два часа дня, чтобы люди успели добраться до дому, пока еще ходят хоть какие-то маршрутки, т.е. часов до четырех. Эстетически собор, иконы, пение не вдохновляют, но непрерывный гул канонады помогает собирать ум на молитву. Не думала никогда, что мне выпадет молиться под разрывы снарядов, но почему-то не страшно. Только если взрывается очень близко, непроизвольно вздрагиваю, как и всегда и от любого резкого звука. Местные и бровью не ведут, привыкли. Вот мама с сынишкой лет восьми, сидя во дворе на скамеечке, деловито обсуждают, из чего именно палят сейчас, и на каком расстоянии, причем мама выказывает немалые познания. В подвалы уже не лезут, смысла нет - не сидеть же там сутками. Да и как по мне - лучше на поверхности сразу, чем долгие муки под обломками.
В первую ночь было непривычно: я как-то наивно полагала, что в темноте стрелять невозможно. Какое! Пальба стояла - хуже, чем днем, но я так устала с дороги, что только один глаз приоткрою, перевернусь поудобней на проваленном диване, да и сплю себе дальше. Только один раз все же подскочила, уж больно сильное впечатление произвел рев очень низко летящего самолета и вой сирен. У нас, насмотревшихся в детстве советских фильмов о войне, в сознание прочно впечатан штамп: сирены! воздух! фашисты!
Несколько раз за эти дни слышала ГРАД - тоже не для слабонервных. Такое впечатление, что асфальт с большой высоты посыпают пятью тоннами щебёнки. В принципе, действительно похоже на град, только уж очень крупный.
Разговоры в очередях, на остановках, в маршрутках только об одном: там попал снаряд, здесь повредило здание, столько-то за день убитых, раненых. Вечером вернулась с работы моя соседка-медработник, рассказывает: только встала со своего места в кабинете, отошла в угол, как взрывной волной выбило стекла, вышибло дверь - ей ничего, а стоявших на крыльце сотрудников искалечило, молодому парню оторвало руку. Разговоры эти происходят в каком-то спокойном тоне, без истерик. Еду в маршрутке, и водитель объявляет: "оплата при входе". Пассажиры удивленно переглядываются (здесь принято платить на выходе) и весело комментируют: "боится, что нас разбомбят, и деньги не успеет собрать". Еще: ранним утром почти всегда наступает затишье, а ровно в полдесятого начинается обстрел. Все дружно смотрят на часы:
- О, проснулись, чайку попили и начали нас бомбить.
Только закончила это писать, как другая соседка сообщает: сегодня таки попал снаряд в маршрутку, убит как раз водитель, есть раненые. Еще зачем-то разбомбили дом престарелых на окраине города, тоже есть убитые и раненые.
Луганчане не сомневаются, что от них решили освободить территорию. Смотрят на это в большинстве своем философски - ну не могут же все уехать, ведь с дончанами их - близко к семи миллионам.
Украинцам, живущим в безопасной - пока еще - зоне, удобно думать, что юго-восток бомбит сам себя, тем более, что СМИ всегда готовы подтвердить эту точку зрения "неопровержимыми фактами". Ну сошёл народ с ума, разрушает собственные инфраструктуры, обстреливает случайные скопления людей, среди которых могут оказаться родные и близкие - что ж тут поделаешь, это их выбор. Ведь и унтер-офицерская вдова сама себя выпорола, как известно со времен Гоголя. Нас это не касается, мы можем спать спокойно.
Ну а мне не спится. Каждому встреченному мной адекватному человеку - священнику, пенсионеру-военному, врачу - задаю сразу один и тот же вопрос: "скажите, Вы видели СВОИМИ ГЛАЗАМИ, чтобы город бомбили именно с самолета?" (Мой расчет прост - у повстанцев нет самолетов, и российской авиации тоже пока в украинском небе не ухитрились заметить.) И каждый из них, удивляясь вопросу, отвечает:
-Конечно, видел(а)!"
Милая девушка за свечным ящиком обучает меня премудростям артиллерийской науки:
- Вот слушайте, орудийный залп... считаем до шести... взрыв! Это наши. А вот залп послабее... считаем до шести... и сильный взрыв! Это по нам.
А я тихонько добавляю:
- И тоже наши.
* * *
Сегодня вдруг вспомнила и целый день пою самую популярную в годы моего детства песню:
Тише, солдат! Слышишь, солдат -
Люди пугаются взрывов.
Тысячи глаз в небо глядят
Губы упрямо твердят:
ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ СОЛНЦЕ...
* * *
Того, кто надеется найти во мне единомышленника, я сейчас разочарую. Я против войны и любого наступательного насилия (без охранительной формы насилия, к сожалению, не обойтись).
Мое кредо: человек имеет право исправлять только самого себя. Преображая себя, он ненасильственным образом преображает и соприкасающийся с ним мир. Проще сказать, наводи, мил-друг, порядок на тех участках, за которые лично ты несешь ответственность: это, прежде всего, твое собственное сердце, твои семья, дом, двор, рабочее место. А вот когда на своих участках всё безукоризненно устроишь, принимайся за соседние. (Только если ты честен, этого никогда не произойдет, во всяком случае в том, что касается сердца.)
Следуя этой логике, я являюсь убежденным противником майдана, но и события в Крыму и на юго-востоке не оправдываю. Каждый должен терпеть то, что ему Богом послано, если это нельзя изменить, не повредив другим, иначе начинается безумная цепная реакция. И тот, кто не стерпел первым, виноват больше. В данном случае это идеал-революционеры майдана.
* * *
Я очень не люблю двойные стандарты, а они сегодня применяются вовсю. Не признаю и демократию по Орвеллу: все граждане равны, но некоторые равнее, чем другие. Кто по-честному, шаг за шагом, проанализирует действия сторонников майдана и зеркальные действия сторонников ЛНР/ДНР, тот не найдет в них «десяти отличий». Но первым - честь и слава, а со вторыми никто и не пытался договориться. Что касается ЛНР, то просто прилетел самолет ВВС Украины и отбомбился в центре Луганска. (Детали, кому интересно, прикрепляю.) В результате - полномасштабная гражданская война, и счет убитым (я намеренно веду речь только о МИРНЫХ жителях) давно перевалил за тысячу, а раненым и оставшимся без крова несть числа.
Ау-у, киевляне! Поставим памятник и нашей Небесной тысяче?
* * *
Что бросается в глаза, так это отсутствие в городе детей. Лето, но ни на улицах, ни во дворах их почти не увидишь. После авиаудара по станице Луганская и гибели пятилетнего сепаратиста Ванечки все, кто мог, своих детей вывезли.
И вот пусть только кто-то попробует мне процитировать украинские СМИ, заявившие, что не было никакого воздушного налёта! Не меньше сотни людей видели этот самолет своими глазами (многие – за секунду до смерти), и с некоторыми из оставшихся в живых я говорила лично.
* * *
Луганск - южный город, но и сюда придёт зима. Уже сейчас в городе перебои с водой и электричеством, нет подвоза продуктов. Соль-сахар-спички, хозяйственное мыло и туалетная бумага давно исчезли из магазинов, да и сами магазины закрываются один за другим. Хлеб еще выпекается, запас круп пока не иссяк, но насколько его хватит? А главное - может закончиться пиво! Мужской пол в магазинах интересуется большей частью именно этим товаром. (Кстати, большое количество праздно болтающихся по городу молодых мужчин опровергает размещенную на про-украинских сайтах информацию о насильственной мобилизации в повстанческую армию.)
* * *
Больше суток не было электричества, воды и мобильной связи. С кем не бывает! Но поверьте, одно дело точно знать, что рано или поздно они всё-таки появятся, и совсем другое - каждый раз думать, что это уже насовсем. Меня особенно огорчало, что не смогу дописать и отправить это письмо, и когда вдруг появился свет, я готова была целовать выключатель. А воду развозили сегодня по дворам в автобочке, все становились в очередь с разными ёмкостями, набирали, кто сколько может. У меня только пятилитровая баклажка, так что дорожу каждой каплей.
* * *
Сегодня после службы и Причастия отправилась по одному делу в незнакомый квартал. Грохочет невозможно. Спрашиваю дорогу: "да вон он, но там стреляют..." Но мне же надо! И я ли буду кланяться снарядам!? Свистит прямо над головой, но упрямо прусь вперед. Только собралась перейти неширокую улицу, как напротив меня, на той стороне, падает снаряд. Столб дыма, грохот, что-то летит во все стороны, и до меня какие-то то ли камешки, то ли осколки долетают... Сразу протрезвела: да, Господи, всё поняла, Господи! Поворачиваю назад - дело-то личное, и вполне материальное. Не отложить его - не храбрость, а глупость.
* * *
Из разговоров луганчан:
"Помнишь, это было еще до войны..."
"Вышла утром на улицу, поливалка едет, цветы везде – как будто и нет войны..."
(Местный батюшка) "Мы здесь на своей земле, и не надо нас бомбить...!"
* * *
РУССКАЯ ТЕМА
(русофобы могут не читать)
В средней Украине устала выслушивать, какая Россия плохая, потому что воюет на юго-востоке. Приехав сюда, с изумлением обнаружила, что Россия плохая, потому что НЕ воюет на юго-востоке! И что мы за народ такой - веками никому не можем угодить!
* * *
Примерно на третий день моего пребывания в Луганске я вдруг поняла, что НИ РАЗУ не слышала украинской речи. По официальным данным, семьдесят процентов жителей здесь - русскоязычные. Не знаю, где прячутся остальные тридцать, но и теперь, на десятый день, у меня полное ощущение, что я в России, а ведь я много времени провожу среди стихийных скоплений людей. В такой ситуации легко понять их недовольство языковой украинизацией, которая особенно сильно стала насаждаться во время правления президента Ющенко.
Нет-нет, дорогие друзья, слышала я все эти возмущенные комментарии по поводу того, что никто не запрещает говорить по-русски. Явно может и не запрещает, но делопроизводство и обучение - державной мовой, будь ласка. А если на момент отделения Украины тебе было сорок, да даже и тридцать, то толком ты уже новый язык не выучишь. Ну ладно я, клята москалиха, каждый раз цепенею, когда обнаруживаю, что инструкция или описание к лекарству написаны только по-украински. Так мне и надо, геть в свою Москалию. Ну а дончан с луганчанами за что так?
Вот вы теперь Эвропа, так я вам расскажу, как это ТАМ делается - ну, например, в Швейцарии. Швейцария по численности сопоставима как раз с юго-востоком Украины - 7,6 млн. При этом в ней четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский, причем на двух последних говорят соответственно 6,5% и 0,5% (!) населения. Вы только вдумайтесь - полпроцента населения, и его никто не считает вторым сортом, но в кантоне, где эти полпроцента проживают, делопроизводство ведется и на ретороманском. А уж инструкции и прочая бытовая ерунда - везде на четырех языках. Множество швейцарцев, в том числе одна моя подруга, тем и промышляют на жизнь, что всякую писанину с языка на язык переводят.
* * *
Когда луганчане узнают, что я только что приехала в их город, все как один совершают характерные вращательные движения пальцем в области виска.
- Зачем? - спрашивают. А я и не знаю толком, что ответить. Разве только вот это:
- Милые луганчане, мне казалось, что молиться о вас из уютной безопасности своей еврохатки будет не совсем искренне.
* * *
ОДИН ОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
9 августа, память святого великомученика Пантелеимона.
Ровно неделю нет связи, электричества и воды, но воду все-таки привозят, и выжить можно.
Вчера заняла очередь в полпятого утра и была девятой! Сегодня пообещала соседкам занять и на них, поэтому не сомкнула глаз, боясь подвести, хотя в четыре всяко просыпаюсь. (Друзья, обзаводитесь классическими будильниками, обзаводитесь всем, что не зависит от электроэнергии!) В четыре выскочила во двор, надеясь быть первой, но, увы, оказалась шестой. Ничего, шестому воды точно хватит, так что занимаю место в сторонке и начинаю утреню на чётках. Молиться трудно - народу уже набежало, галдят. Какой-то любитель поспать выражает с балкона свое недовольство - разумеется, активно используя идиоматику. Женщины сокрушаются: - Ну как же он так! В такое время! Война, а он... помягче бы надо...
Накануне кто-то предложил писать на руке номер, а то лезут все без очереди, скандалят... идея всем понравилась. Нашлась ручка, стоявшие впереди меня проставили себе номера.
- Меня так запомните, писать не надо.
Очередь комментирует:
- Нет, она же не даст писать... Они же не пишут...
(Сарафан до пят, длинные рукава, глухой ворот и платок в эту немыслимую жару плохо маскируют мою принадлежность к какой-то не то Церкви, не то секте...) Мне смешно. Никакого мистического смысла я в свой отказ не вкладываю, просто мне это кажется унизительным, когда пишут номер на руке. Хотя... момент приучения к мысли - проставят тебе значок на руке, и ты за это что-то получишь... может в этом и есть?
Сегодня опять ставят номера, а мне уже и говорить ничего не надо, очередь сама хлопочет:
- Ей не пишем, её мы так запоминаем.
В шесть меня сменяет соседка, а я бегу переодеваться и - в храм. Сегодня впервые за тридцать восемь лет, что я не могу поздравить дочку с днем рождения. Пытаюсь подать записку о её здравии, но можно только десять имен за десять гривен, а это мне уже не по карману.
- А одно имя за гривну?
- Одно у нас нельзя, - отрезает добрая матушка за свечным ящиком.
(Ничего, доченька, зато я сама много о тебе помолилась сегодня. Как никогда.)
Готовилась к Причастию, и всю Литургию жду, когда священник выйдет исповедовать. Без исповеди здесь не причащают. Никто не выходит, начинаю беспокоиться, спрашиваю служку.
- Давно закончилась исповедь, в левом приделе была. Всё теперь. (Разговор короткий.)
Отхожу в угол и горько плачу: ... да, Господи, я понимаю, что недостойна...
Вдруг выходит батюшка с крестом и Евангелием, довольно подробно объясняет мне, какая я раззява, а я на всё согласно киваю головой... слава Богу, можно будет причаститься.
Службы в этом соборе для меня мучительны: при строительстве (недавнем) был допущен серьезный акустический просчет, и слышен только какой-то неблагозвучный рокот, а текста нет совершенно. Возвращаюсь после вечернего богослужения и совершаю вечерню на чётках, а утром - утреню. Не придешь в храм вечером - не причастят утром, так что приходится отбывать.
Вечером (т.е. в час дня) решаю пойти в другой храм, Серафима Саровского - к Преподобному у меня в последнее время особые просьбы. Маршрутки теперь ходят только до полудня - в городе проблемы с топливом. Пешком - час по самому пеклу, но охота пуще неволи, так что топаю. Вокруг опять ужасно свистит и грохочет. Уже знаю, что если свистит, значит, я на линии минометного огня. При каждом взрыве привычно крещусь и проговариваю:
- Господи, пусть никого не убьет, не ранит, не лишит крова.
Мимо проходит бабушка и мне, назидательно так:
- И нечего бояться, читать нужно Живый в помощи...
Читаю, но всё равно страшно - уж очень близко и часто рвётся. Это я ничегошеньки не боялась до своего первого обстрела, пока была непуганой идиоткой. Но сегодня иду на службу - дело Божие - так что повернуть назад и в мыслях нет. По дороге вижу открытый храм, мученицы Татианы. Там мне подсказывают, что в храме иконы Божией Матери Умиление престольный праздник, и показывают направление. А я же собиралась к Преподобному... но послушно иду, куда показали. Уже вижу купола за домами, но как туда пройти - не соображу. На широченных центральных улицах ни души (суббота, два часа дня!) Обстрел всё усиливается. Вижу мужичка, который роется в каких-то ящиках возле киоска, спрашиваю дорогу к храму. Он разражается страшными кощунствами в адрес и храмов, и тех, кто туда ходит, когда тут стреляют-убивают... Ладно, сама найду. Не зря мы терпим такие беды, Господи. Есть за что.
Оказывается, в верхнем храме - Умиления - еще не служат, там ведутся внутренние работы. (Притом, что фасад уже сильно поврежден осколками, выбиты витражные окна.) Службы проводятся в нижнем храме-крипте, который посвящен... Серафиму Саровскому! Спасибо, Преподобненький, я же к тебе и шла. Наконец-то нашла храм, где не вопят что есть мочи между нот, а тихонько и умилительно поют, пусть и партес. Удается и помолиться, и в первый раз за эти недели неформально поисповедаться. Становится поздно (седьмой час!), и немножко переживаю насчет обратной дороги. Специально дожидаюсь последнего благословения - с миром изыдем - и бреду домой. Всё еще томительно жарко. Только бы дотащиться, поесть и - спать, спать...
Дома только успеваю переодеться, как слышу громкий стук в дверь.
- Кто там?
- Военная комендатура. Открывайте, а то стреляем в дверь.
Открываю. Двое в камуфляже, у одного в руках автомат.
- Ваши документы.
- А ваши?
Подает удостоверение. Пока рассматриваю, они без церемоний проходят.
- Ребята, куда в обуви! - но высокие шнурованные ботинки никто снимать не собирается. Топают по чистому полу, по ковру, который я каждую ночь лбом протираю - в том числе и за них, дураков.
Протягиваю свой паспорт, а дальше - всё по Маяковскому, только наоборот:
«Берёт как бомбу, берет как ежа, как бритву обоюдоострую…»
Подвёл меня мой двухспальный английский лёва, подвёл… На всех континентах его «с почтеньем берут», а в Новороссии - не понравился. Эта мысль мне даже приятна.
Начинаются бесконечные расспросы, кто я, и как и зачем здесь оказалась. Тот, что с автоматом, всё время пытается вмешаться - да везём её в комендатуру! - но он не главный. А главный отмахивается и задает всё новые вопросы. Мне не страшно, я знаю, что всё могу объяснить, но он на своей волне и меня, похоже, не слушает.
Тот, что с автоматом, вдруг дает короткую очередь. Квартира наполняется пороховым дымом.
- Ну вы даете! А что я хозяйке скажу?
- Ничего, это холостые.
Понятно. На испуг брали. Ну-ну…
Соседки мне потом рассказывают:
- Слышим - стреляют. Ну всё, убили матушку! :)
Главный спрашивает, есть ли у меня чётки. Упоминает, что жил в ... монастыре на послушании. Показываю. Моя афонская трёхсотница, без традиционной здесь кисточки, его, видимо, не убеждает. Берет со стола Евангелие, листает, спрашивает, знаю ли я церковно-славянский.
- Конечно.
Тот, что с автоматом, не унимается:
- Давай в комендатуру её!
- Ладно, - соглашается главный, - поехали. Собирайтесь.
- Ребятки, можно я поем, а то в обморок упаду... или с собой кашку в баночке возьму, а?
- Нет, там может быть яд, - отвечает автоматчик.
- Как же! Не дождетесь!
Выводят меня во двор, а там - все жители наших четырех домов по лавочкам. Телевизоры не работают, а часов в восемь в квартирах становится темновато, ну и выходят подышать да посудачить. Вот уж не зря сегодня вышли, такое зрелище и по телевизору не каждый день покажут.
Сажают меня в кузов пикапчика, главный - за руль, а автоматчик рядом со мной на корточках присаживается.
Едем. По-прежнему не страшно, но очень жалко, что не удалось поесть, и уже явно не удастся поспать. Вдруг главный спрашивает, не оборачиваясь:
- Ну если Вы такая набожная... Нагорную проповедь знаете?
- Да.
- А ну?
Начинаю: блаженни нищие духом, яко тех есть Царство небесное, блаженни плачущие, яко тии утешатся...
Визг тормозов, крутой разворот на сто восемьдесят, и мы мчимся в обратную сторону. Автоматчик вопит:
- Ты что! Ты куда! Пусть в комендатуре проверяют!
- Ты не понимаешь. Есть нюансы. Мы ошиблись.
Выгружает меня опять пред изумленные очи жителей дома, вручает паспорт и извиняется:
- Это её величество война сделала нас подозрительными. Мы такими не были.
Слава Богу, можно поесть, поспать, и утром поспеть на Литургию.
(Для справки: для подозрительности есть основания. В Луганске постоянно действуют диверсионные группы, которые ездят по городу в микроавтобусах - была даже одна на скорой помощи - и стихийно стреляют из миномета. Просто открываются задние дверцы, выпускается несколько мин, и микроавтобус уезжает. Поймать их очень трудно - город большой, а ополченцев в нем несколько десятков.)
* * *
ЭПИЗОДЫ
Воскресный вечер. Читаю вечерню и с тоской думаю, что завтра не получится толком помолиться. Вода почти закончилась, а это значит - от пяти до семи часов толкаться в очереди. Вдруг стучит в дверь соседка: еще раз воду привезли! Еще раз? Такого не бывало. Быстро подхватываюсь и бегу. Задыхаюсь, сердце из груди выскакивает - три ведра на четвертый этаж короткими перебежками - но счастлива. Как Ты милостив, Господи. На завтра я смогу избрать благую часть.
* * *
Невестка моей квартирной хозяйки живёт в станице, на подножном корму - зарплат-пенсий сейчас ни у кого нет. Пару дней назад зарезали бычка и повезли продать, но на блокпосту его реквизировали днепропетровские хлопцы в форме, на нужды освободительной армии. Голову и копыта, впрочем, отдали.
Остались от козлика рожки да ножки... раз-два... раз-два... интересно, Луганск будут освобождать по сценарию Славянска? Освободят от зданий... освободят от жителей…
* * *
Сумерки. Стою у окна. Мимо со всей мочи, но все равно небыстро громыхает подбитая машина на трех колесах и ободе. Владельцы автомобилей знают, как это больно сердцу - проехать на спущенном колесе даже несколько метров, но, видно, то, что гонит вперед этого водителя - страшнее покореженного обода.
* * *
За окном настоящая фантасмагория. Нагнало туч, по небу ходят сполохи. Раскаты грома перекликаются с грохотом канонады, а навстречу вспышкам молнии с востока разливается зарево от разбомбленного газового распределителя. На иссохшую землю так и не проливается ни капли влаги.
* * *
Часто ночью просыпаюсь от духоты и бегу к открытому окну, но вместо вожделенной прохлады через него тянет гарью. С сожалением наглухо задраиваю окно. Это не вкусный дым моего детства - костры походов, рыбалок, семейных выездов за грибами - но едкий запах разрушения и смерти.
* * *
Прошлой ночью несколько снарядов попало в "Эпицентр" (гипермаркет стройматериалов) на восточной окраине города. От него мало что осталось (см. фото), но узнала, что как раз рядом с ним можно, если повезет, поймать сигнал мобильной связи. За неделю без электричества весёлые экранчики почти у всех погасли, но у меня в дополнительном телефоне еще есть зарядка на донышке. Мысль о том, что близкие беспокоятся, не понимая, почему со мной пропала связь, мучает больше всего. Отправляюсь на окраину города (туда-обратно часа три по солнцепёку), и, добравшись, наблюдаю картину как будто из фильма о гибели цивилизации: на фоне обугленных останков гипермаркета бродят, словно лунатики, десятки людей и безнадежно кричат в трубку – алё, алё… Счастливым обладателям самой дешевой Нокьи иногда удаётся дозвониться, ну а мой смартфон умеет делать всё, кроме как ловить слабый сигнал, и за час попыток удаётся отправить только смску. И то слава Богу, хоть будут знать, что я жива.
* * *
Две недели без воды. Десять дней без электричества. Наконец сегодня пропал и газ. Жители наших домов тут же высыпали во двор, кто-то рубит сухие ветки, кто-то тащит большую кастрюлю, продукты... какой-нибудь час - и готова похлебка на всех. Куда за нами той Европе!
О себе не беспокоюсь, завтра начинается строгий Успенский пост, а от хлеба и воды, говорят, еще никто не умирал. Заодно и проверим. Жаль одного - не удастся традиционно заговеться чашечкой кофе с растительными, но все же не вполне постными сливками. А впрочем, не всегда и мы в Европе жили. Используя сложную систему подставок и самодельный масляный ночничок, грею воду в консервной банке (металл тоньше), и через часок с небольшим готов мой кофе.
К вечеру появился и газ, а мы думали - уже всё.
Нам, пожилым, ещё советский кинематограф объяснил, что «без воды и не туды, и не сюды», но это было чисто теоретическое знание. Теперь многие узнали это и на опыте. Очередь за водой приходилось занимать всё раньше, отодвигаясь в ней всё дальше: пришла в два ночи и оказалось двадцать шестой, на следующую ночь спустилась во двор в полвторого, и была девяносто третьей! Бред какой-то – не спать же во дворе! И тогда ушлый наш народ нашел решение – расписали всех по домам и подъездам, установили постоянную очередность, и придумали разливать воду одновременно и из крана, и из люка наверху бочки. Дело сразу пошло веселее, но сколько ты ее наберешь? Тридцать литров на человека в день – это много или мало? Я вам скажу: это попить-поесть, помыть посуду и слегка ополоснуться. Постирать мелочь можно, но начисто прополоскать – уже нет. Резко снижаю свои европейские гигиенические стандарты. Мою руки, лицо, ополаскиваю посуду - над ведром, потом этой водой протираю пол, а потом её же – в бачок туалета. Думая, как всегда, что я самая умная, делюсь своими открытиями с соседками. Они смеются:
- Да мы так и делаем.
Ночью снаряд попал в какую-то трубу накопительного резервуара нашего района, и оттуда хлынула вода. Еду в маршрутке по морю разливанному, воды по окна. Пассажиры чуть не плачут – так жалко драгоценную влагу, зато предприимчивые жители частного сектора высыпали на дорогу с ведрами, черпают воду и щедро поливают свои растрескавшиеся от засухи огороды.
* * *
Тринадцать дней без электричества (а, следовательно, и без всего остального). Городские власти время от времени подают надежду на его восстановление, но она гаснет так же быстро, как и загорается – с электриками, которые пытаются починить линии передачи, успешно работают украинские снайперы. По конечностям они не стреляют.
* * *
Первый день Успенского поста решили отметить усиленными обстрелами. В жилом квартале недалеко от нас разрывается снаряд, а когда собираются люди на помощь и подъезжает скорая - подбрасывают еще один. Восемнадцать человек погибает на месте, множество раненых. (Помнится, один знакомый возмущался, что резиновые пули Беркута могли даже пробить кожный покров... так вот - просто для справки - ранение здесь часто означает оторванные руки и ноги.) В тот же день на остановке погибают еще одиннадцать человек.
* * *
Пятница вечер. Второй день поста. Вожусь возле окошка на кухне, там еще хоть что-то видно. Вдруг начинается обстрел прямо по нашей улице. Так страшно свистит... впечатление, что мина сейчас залетит в окно. Забыв, что я храбрая, бегу в прихожую - а раньше всё посмеивалась над соседкой, которая там и ночует. Мина разрывается за несколько домов от нас (см. фото изрешеченных ворот), другая - в соседнем дворе - настигает мужа и жену, вышедших подышать. Настигает насмерть.
На этом фоне особенно трогательно звучит сегодняшнее заявление господина Порошенко иностранным журналистам о том, что главной заботой правительства является безопасность жителей Донбасса.
* * *
На остановке женщина рассказывает мне местный анекдот:
Странные люди эти донбассцы: ходят на работу, по магазинам, гуляют… но стоит близко подойти украинской армии, как они тут же начинают бомбить сами себя.
* * *
Три недели без связи, электричества, воды. А если в вашем доме плиты не газовые, а электрические? (Таких многоэтажек - целые кварталы) А если вы живете на девятом, лифт не работает, по многу раз в день нужно бежать в подвал, потому что начинается обстрел, а потом как-то еще и обратно забираться? А если при всем при этом вам 70+? Прибавьте еще невыносимую жару и отсутствие холодильника, и вы легко догадаетесь, что смертность среди стариков резко возросла. Умирают и просто от стресса:
- В детстве войну пережила, и вот в старости опять..., - плачет моя соседка.
Город не успевает их хоронить...
Господа романтики майдана, на чей счёт запишем этих стариков?
* * *
У местных артиллеристов сменился график. Ночью теперь относительно спокойно, (хотя где-то стреляют всегда), а часа в четыре утра начинается грохот. С неделю, как где-то по соседству установили огневую точку, бьют далеко за город (нам слышны только залпы). В доме дребезжат стекла и вибрируют стены. При каждом залпе прошу Господа, чтобы пролетело мимо цели. Если б знали ополченцы, какой тут "наводчик наоборот" завёлся, забрали бы, наверное, как диверсантку. А мне и тех, и этих жалко...
В этой войне нет правых, но, повторюсь, больше виноваты те, кто заварил эту кровавую кашу. Подчеркнуто обращаюсь всё время именно к романтикам майдана, потому что те, кто делает это по плану и за деньги, без романтиков обойтись просто не могут. Да и к ТЕМ обращаться ни смысла, ни охоты нет.
* * *
В канун Преображения город получает от заботливого господина Порошенко особенно щедрые подарки. Я рассказываю только то, что видела сама (кстати, все фотографии, которые прикрепляю, тоже сделаны мной). В два часа дня, когда на центральном рынке было еще полно народа, его начали серьезно обстреливать. Очевидцы (или ушеслышцы) насчитали двадцать три снаряда. От начавшегося страшного пожара выгорело всё. По дороге на праздничную вечернюю службу наблюдаю столб черного дыма над рынком. Захожу, как всегда, в храм мученицы Татианы - поздравить рабу Божию N., которая и в отсутствие всякого духовенства верно его стережёт, несмотря на очень реальные опасности такого служения - и скорым шагом иду дальше. Скорым, потому что очень близко стреляют. Не до прогулок, знаете ли. Выхожу на центральную улицу, прямую, как стрела, а там - ужас: летит и свистит прямо на меня. Уже не заботясь о чистоте одежды - постирать-то негде, да что уж теперь - падаю лицом вниз, благо газон рядом. Разрывается где-то за спиной, но осколки до меня не достают. Вскакиваю и бегу вперед - в слезах, соплях и молитвах. Летит еще одна - опять падаю. Ну, разлёживаться смысла нет, так и служба пройдет, так что поднимаюсь и на ватных ногах, непрерывно крестясь, все же достигаю храма.
В крипте не страшно, да и вот так умереть, в собрании верных, за праздничным богослужением... что может быть прекрасней? Но я все время оказываюсь с этой тёткой один на один, и почему-то это тяжело.
Все прихожане живут поблизости, а мне идти целый час, так что батюшка долго меня крестит и благословляет в обратный путь. Иду. Пока всё тихо. Ушам отдых, зато глазам - боль. Всего два часа прошло, но храм мученицы Татианы уже стоит весь выщербленный, без стекол. В алтаре - осколки снаряда. Начинался пожар, и моя подруга залила его из дьяконских дверей. Снаряд упал через пять минут после моего ухода, и все время, пока мы там молились, она выгребала осколки стекла и свинца. Через дом от храма - пожар. Еще через несколько домов - выщербленная стена и срезанное дерево. Вот справа цирк... (кстати, полное ощущение, что я в своем родном городе - уж эти типовые советские проекты!) Еще два часа назад в нем были какие-то стекла, а сейчас веселые афиши смотрятся гротескно на фоне пустых обугленных глазниц.
С праздником и Вас, господин Порошенко.
Рано утром выезжаю из Луганска в соседний город-спутник. Нужно получить деньги, связаться с родными, обработать и отправить свои записки. Часа два томимся в неизвестности, будет ли маршрутка (накануне не было, сильно стреляли), наконец она приходит, мы рассаживаемся, потом еще около часа ждём, пока заполнится другая. По одной они не ездят, опасно. Билет до войны стоил туда меньше семи гривен, а теперь от семидесяти до ста, за риск! И время в пути было - двадцать минут, а мы едем около двух часов – какими-то выжженными лесами, песками, буераками. Проезжаем несколько блокпостов – и тех, и других, но проверяют паспорта только у мужчин. Не вполне понятно, зачем – пометки «диверсант» или, наоборот, «сепаратист» там всё равно нет.
Выгружают нас на заставе украинской нацгвардии, где всех луганчан досматривают, проверяют документы и регистрируют. Требуют предъявить ноутбуки/мобильные телефоны, и у меня душа уходит в пятки – мой телефон забит компроматом. Прикидываюсь безвредной старушкой и тихонько отхожу в другую очередь… вроде никто не гонится.
Нацгвардейцам мой паспорт нравится. (Я потому и заехала в Украину с британским, что в июне меня здорово помучили с российским паспортом в районе Славянска. Ситуация была зеркальная - выкинули из-за руля таксиста, который меня вез, посадили в спину автоматчика и повезли в милицию выяснять личность… правда, выяснив, не извинились.)
Пышная блондинка в камуфляже всех фотографирует с открытым паспортом в руках.
- А зачем это? - спрашивает какой-то мужчина.
- Так надо. Не бойтесь.
- Я и не боюсь!
Блондинка задумчиво поводит очами и тихо, но как-то весомо роняет:
- А зря…
И я думаю, что зря.
* * *
Городишко называется странно - Счастье. Особенно парадоксально это звучит в контексте происходящего. Сутки напролет слушаю, как палят отсюда по Луганску, а за эту ночь мимо дома, где ночую, прошли две колонны тяжелой бронетехники. Три дня до великого праздника - дня независимости - а город решено взять к этой дате. Город - или что там от него останется...
Господи, только бы успеть вернуться!
* * *
По просьбе соседей звоню в N., представляюсь, расспрашиваю, как дела. Узнаю, что в городок вошла нацгвардия.
- Вчера пришли к нам в поликлинику (она медсестра), всё обыскали, да какой сейчас спирт. Тогда собрали нас вместе, спрашивают:
- Гимн Украины знаете?
- Н-нет…
- Та-а-к, будем учить. Повторяйте: «Ще не вмерла Украины ни слава, ни воля…»
- Ще не вмерла…
* * *
Узнав, что я собираюсь обратно в Луганск, разные люди дают мне поручения: разыскать родственников, посмотреть, в каком состоянии квартиры. Особенно трогает сердце одна женщина, которая вынужденно уехала в Киев и теперь дни напролет плачет, не зная, как там ее старенький папа. Приехав в Луганск (успела, слава Богу!), незамедлительно отправляюсь по этому адресу. Разыскиваю нужную мне пятиэтажку, и сердце сжимается – перед подъездом приличная воронка, стекол нет во всём доме. Уже ни на что не рассчитывая, стучу в дверь, она тут же открывается, и на площадку выходит бодрый старичок. Я так рада, что он жив, и он так похож на моего собственного старенького папочку, что с трудом удерживаюсь, чтобы его не обнять. Рассказывает, что у него окна целы, потому что выходят на другую сторону, а в дочкиной квартире - над ним - ничего не осталось, и стена повреждена. Четыре человека при взрыве погибли, остальные почти все уехали. Во всём доме только пятеро жильцов.
* * *
За три дня, что меня не было, в центральной части города успели разрушить не так много – видимо, военной мощи не хватило на то, чтобы и Луганск захватить, и эту самую мощь на торжественном параде в Киеве продемонстрировать. Опять досталось храму Умиления – прямое попадание снаряда в новенький дом причта. Крыша разрушена, внутри – не видела, но могу себе представить. Хорошо хоть, никого там не было в тот момент.
А рядом с нами попал снаряд в развлекательный комплекс каток/аквапарк, при этом взрывной волной переломало в нескольких местах ногу соседке-старушке, которая как раз сидела перед подъездом в своей инвалидной коляске. Она – неходячая, почти всю жизнь ползала на коленках, а теперь, с гипсом на всю ногу, оказалась совершенно беспомощной. Из больницы её выписали через день, нужно было освободить место для семилетней девочки, которой взрывом оторвало ножку. (Врачи три дня боролись за жизнь Марины, но безуспешно.) Вообще в условиях отсутствия воды и электричества в Луганских больницах раненым оказывают первую помощь, и потом стараются эвакуировать.
Еще одна печальная история: пока я ездила, в доме напротив соседи обнаружили старичка девяноста-двух лет. Все родные уехали, его не поручив никому. Видимо, он понял это и не смог пережить, а когда соседи почувствовали запах газа, было уже поздно. Два дня тело пролежало за гаражами – город, как я уже говорила, не справляется с количеством умирающих. Дедушка Николай был ветеран войны, герой Советского Союза. Тут и я скажу - слава героям! Верится, что Господь будет судить его каким-то Своим – милостивым – судом.
* * *
В полумиллионном городе осталось не больше половины жителей, и на всех – три аптеки, да и в тех почти ничего нет. В войну, говорят, люди не болеют, но есть же еще и пострадавшие… спрашиваю хотя бы анальгин. Девушка пожимает плечами:
- Давно нет.
В поисках хоть какого-нибудь болеутоляющего для моих подопечных обхожу весь центр города и, наконец, нахожу. Подъезжает маршрутка, но не совсем подходящая, придется долго тащиться по жаре. Другой может и не быть, но всё же пропускаю, и оказывается, что иногда лень спасает жизнь. Поехала бы я на ней – как раз попала бы под мощный обстрел. Рядом с той остановкой, где пришлось бы сойти, пункт раздачи гуманитарки из России для нашего района. Соседи, кто там был, потом рассказывали: вдруг полетели мины, и несколько сотен людей, в основном старички и женщины (разумеется, все – злостные сепаратисты) дружно повалились на землю. Попало в хлебный киоск по соседству, одного мужчину убило осколком.
Говорят, слова имеют свойство материализоваться, а по украинскому радио (другого транзисторный приемник сейчас не ловит) часто передают добрые пожелания простых украинцев в адрес донбассцев:
- Нехай вони усi згинуть! (перевод: пусть все они исчезнут!)
* * *
Российская гуманитарка произвела в Луганске большой ажиотаж. Как такового, голода в городе еще нет, но у многих реально закончились деньги, доедают последние запасы круп. Три банки тушенки, кило гречки, кило риса, полкило сахара и пачка чая на одного человека каждые десять дней – это существенно. Но будем справедливы, с украинской стороны тоже была какая-то раздача, и ведь вот что значит Европа (!) – позаботились о десерте: триста грамм зефира и леденцы.
В очереди за водой ворчит бабушка, совсем уж закореневшая в сепаратизме:
- Не надо мне их зефира…
* * *
Я намеренно описываю здесь только то, что видела, слышала или пережила сама, или, максимум, я +1, т.е. адекватный человек рассказывает лично мне то, что видел и пережил лично сам. Ничего из того, что «говорят», а говорят много, причем запредельно страшного, я не передаю. Для этого есть интернет. Так что если я упоминаю о жертвах взрывов, которые сама (слава Богу!) не видела, значит, кто-то из живущих в нашем дворе медработников (близко общаюсь с тремя) видел или оказывал помощь. (Например, коллега моей хозяйки собирал останки тех одиннадцати, что погибли на остановке.) Если я говорю об обиде на русских за то, что они не воюют на юго-востоке, это означает только, что такие претензии мне высказывались. Я не являюсь носителем какой бы то ни было идеологии или политического мнения, меня волнует только духовная суть происходящего, но и её я здесь не касаюсь. Это просто дневник свидетеля.
Фотографировала тоже только те здания, мимо которых пролегали мои ежедневные маршруты – это всего три-четыре улицы в центре, а пострадали, в основном, пригороды. Большую часть этих зданий я еще видела невредимыми. Фотографировала на телефон, так что нужно сильно увеличивать, чтобы что-то рассмотреть. Еще: на фото осколок снаряда выглядит не слишком страшно, но нужно понимать, что он тяжелый, и весь состоит из острых, как бритва, граней, еще и зазубренных. Такой осколок легко срезает взрослую ель - я это видела своими глазами - так что можно себе представить, что он делает с человеческим телом.
* * *
В заключение хочу вкратце рассказать историю этого конфликта – так, как я услышала её от непосредственных участников.
В очереди за водой сразу обратила внимание на соседа из нашего подъезда, потому что он читал какую-то книжку, в то время как все остальные просто трепались. В другой раз, там же, немножко разговорились, а после этого я, заинтересовавшись, специально пригласила его для беседы. Из противоречивых заявлений интернета я толком не могла понять, что же произошло на Донбассе, и мне было интересно послушать мнение местного адекватного человека. Но сначала немножко о нём: шестьдесят шесть лет, по первому образованию историк, по второму – скажу позже. Умный, образованный, какой-то очень трезвый, сильный и цельный человек. Порядочный (это очень чувствуется). Доброжелательный - в том числе и к тем, кто на данный момент выступает в роли врага. Так кто же он? Конечно, свя-щен-… а вот и нет! Второе образование – юридическое, а мой сосед – подполковник милиции. Всю жизнь проработал следователем, был и оперативником, т.е. конкретно ловил бандитов, имеет боевые ранения. В опровержение информации, которой нас закармливают, что в милиции – одни взяточники, он никогда даже не имел своей машины, живёт в одной со мной хрущобе, в квартире – советская полунищета, зато все свободные пространства стен заняты книгами. Говорит спокойно, трезво, без эмоций… как будто о погоде. Передаю, что запомнилось:
- Когда в Киеве всё уже кипело и бурлило, у нас тишина стояла. Этой мысли – отделиться от Украины – на Донбассе вообще никогда не было. Вообще никогда. Были требования придать русскому языку особый статус, так а почему нет? Это наш родной язык. Я, например, хорошо знаю украинский, ничего против него не имею, но вот купишь какое-нибудь лекарство, а там всё по-украински вот такусенькими буквочами… (Помните мою аналогичную жалобу в начале этого дневника? А ведь мы тогда и знакомы не были!) И второе требование – формирование бюджета снизу. Федерализация - такая логичная вещь, прекрасно работает в тех же Штатах, в Германии – самой успешной стране Европы. Чего её пугаться? Ведь если мы будем знать, что из ста единиц произведенного половина нам останется, то мы будем стараться произвести двести единиц. Вам же будет больше чего украсть! Нет, приходит новая власть и первым делом отменяет региональный статус русского языка. Ну, тут уже народ поднялся. Они его потом вернули, но было уже поздно. Референдум, конечно, был незаконный, ну а вы-то разве законно к власти пришли? (Пауза) Ну ладно, пришли, так пришли, нам не привыкать. Но зачем же надо было с самолёта город бомбить? Все же видели этот самолёт. Эти восемь женщин, которые в парке погибли – они что, сепаратисты? Это была очень большая ошибка. И вот с этими памятниками Ленину… я против Ленина, очень даже против, но это надо было голосованием решать. Я бы, например, один из них – тот, что в центре, еще с революции – оставил. Показывал бы детям: вот, был у нас такой период в истории. А то приехали какие-то ребята, нас не спросили. Нравятся вам памятники Бандере - мы же к вам не едем их крушить. Я патриот своего города, родился в Луганске, мой отец родился в Луганске, и мой дед и мой прадед родились в Луганске – дальше я, к сожалению, не знаю свою родословную – и почему я должен выслушивать от них «чемодан-вокзал-Россия»? И зачем нас называть колорадами? Я никогда не носил георгиевскую ленточку, но на следующее 9 мая обязательно надену, потому что и мой отец, и мой дед воевали в Великой Отечественной. Или вот Яценюк там где-то заграницей назвал нас недочеловеками (subhuman), и журналист – не помню фамилию (Богдан Буткевич) – высказался в интервью, что в Донецкой области полтора миллиона лишних людей, и их нужно просто убить… Никто же не извинялся. А теперь что? Ну убьют они нас всех… да всех-то не убьют, всё равно родственники останутся… они смогут простить? А дети их – смогут? Очень большая ошибка…
И еще, кратенько, из разговора с другим соседом. Узнав, что у него работает генератор, зашла с просьбой подзарядить телефон. Пока заряжался, разговорились на ту же тему. У этого речь более эмоциональная, но тоже свободная, живая, разумная… легко оперирует такими понятиями, как федерализация… (Один мой ну очень умный знакомый уверенно высказался в том смысле, что идею федерализации Донбассу сверху, из России спустили, «сами бы они не додумались». Откуда такое пренебрежительное отношение к жителям юго-востока? Идея-то ни новизной, ни оригинальностью не отличается…) Да, так вернемся к соседу. Слушаю его с интересом, но когда он упоминает, что вот это и это он писал на своей страничке в интернете я, наконец, спрашиваю:
- Простите, а кто Вы по профессии?
- Шахтёр.
- В смысле?
- Шахтёр. Почти всю жизнь в забое проработал. Последние годы уже и мастером был, а все равно и в забой приходилось спускаться.
У меня отвисает челюсть. Вот тебе и «ватники»!
Из его долгого рассказа (телефон-то был полностью разряжен) особенно запомнились три момента:
- На площади постоянно находились от двух до десяти тысяч людей. Объявили, что на лечение раненых беркутовцев у государства нет денег – они оставлены без лекарств и крови для переливания. Собрали за несколько часов сорок семь тысяч гривен (в рублях это - около ста пятидесяти тысяч), и активисты отошли за палатки разобрать купюры по достоинству. В этот же день в украинских СМИ появляется фотография с надписью: «сепаратисты делят полученные от России деньги». (В основном, в купюрах от гривны до десятки!)
- Новые власти всё наше местное областное начальство удалили, а прислали нам своих – из Львова да Ивано-Франковска...
- Мы целый месяц стояли на площади, и к нам никто ни разу не вышел, не поинтересовался, зачем мы тут стоим…
* * *
Что это – действительно большая ошибка, или исполнение заказа на гражданскую войну? Что это – глупость или измена?
Успение Божией Матери, и конец моего отпуска. Прощайте, родные мои луганчане.
Я вас никогда не забуду!
|
