Полынная память

ПОЛЫННАЯ ПАМЯТЬ.

(Поэма в стихах.)

М. Анохин

Каплет синее небо

светом умерших звезд

в песни, сказки и небыль.

С неба много ль возьмешь?

Небо-танец созвездий,

вековечная пыль.

Небу, что наши песни

и курганы могил?

Нас не ждут звездолеты

ни в близи,

ни вдали.

И не спросят нас:

кто ты,

повелитель Земли.

– 2 –

Прохожу по музею

и прошлое здесь, за плечами,

и стеклянным витринам

его ни почем не сдержать.

Ты идешь со мной рядом,

могу я твоими глазами

словно грифелем черным

историю всю написать.

– 3 –

Дай мне время отвагу

а сердцу – глубинное зренье,

чтобы мог не фальшивя

в глазах у тебя прочитать:

становленье народов

прозрение их,

озверенье,

и понять хоть немного

пространства, открытого,

власть.

Смугловатая кожа

загар сохранила навечно

обожженных,

ковыльных степей.

Что ты, девушка, ищешь?

Здесь прошлая вечность.

Ты смотри ей в глаза,

ты смотри – не робей!

Мы с тобою – родня.

Если нет – от чего же

ходим в смутной тревоге

по залам исчезнувших лет?

Тебя высмуглил ветер,

от берез так светла моя кожа,

но у сердца один

не смываемый цвет.

Я б легенду тебе рассказал –

красоты не бывалой!

Как родилась любовь,

и как звездным цветком проросла.

И сказали тогда мудрецы:

«Это жало

показала Земля.

Где любовь – там и смерть».

Так познали народы

ослепление чувством

и были возвышены им.

То не кони летели,

а копьями рваные годы.

Кто вчера разрушал,

тот немеет у пыльных витрин.

– 4 –

Погляди – красотища!

В синем сумраке – дым!

На морозе усища

отрастила полынь.

Иней!

Иней повсюду!

На посохшей траве

скатерть равная чуду

в ледяном серебре.

Здесь у кромки восхода –

перекресток земли.

Сотни сотен народов

степь с мечами прошли.

Быстролетные кони,

их стремительный бег.

От оружья – мозоли,

дым на кончиках век.

– 5 –

Солнце зноем палило.

Степь. Ни деревца нет.

Здесь, в кургане, отрыли

потемневший браслет.

Он был вылит из бронзы:

свирепый и чувственный зверь.

Он зубами вгрызался

в своё удлиненное тело.

И, казалось, оно,

как гадюка шипела,

болью спущенных шкур

и грядущих потерь.

– 6 –

Легендами вспороты дали…

Но там, за простором степей,

слышал Аттила – бренчали

рабы бубенцами цепей.

Текло молоко кобылицы

в пушком отороченный рот…

Не спиться ему

все сниться

другой,

не похожий народ.

Видел, – вставали храмы

с легкостью облаков.

И пламя – лохматое знамя

над стенами городов.

И вот, когда солнце всходило,

а дикая

вызрела рож

владыкою гуннов – Аттилой

из ножен был выхвачен нож.

АТТИЛА:

Я обесчещу землю

Мочей моего коня

В тело её посею

Желтые семена.

* * *

Летели кочевников орды,

как пыльные бури в степях.

Их кони,

на взмыленных мордах

несли необузданный страх.

Падали стрелы их густо,

а трупы валялись в пыли…

На Запад, на Запад, на Запад

лавиною кони их шли.

– 7 –

Тарахтели повозки,

орали с надрывом верблюды.

То по лону земли

шли за солнцем своим племена.

Звезды гасли

и старились люди

– это будет всегда.

Колесо их повозок

в турбины ракет превратились,

а ковыльная степь

развернулась Млечным путем.

Кровь

пролитая кровь

о сопло колотилась,

а ракеты так схожи по форме с копьем.

* * *

Песня кочевника.

Заневолю я Землю

арканом своим.

Подомну её голову

под калено.

И окрасит Восток

напряженная

шейная вена,

когда я

её вскрою кинжалом своим.

Тонконогие кони,

с посвистом – стрела!

И погоня,

Погоня,

Погоня!

А на плоской земле

лишь моя голова

в лисьей шапке

качается сонно.

– 8 –

Был обычай такой:

оставляли лишь жен.

Уводили добычу

в бескрайние степи.

Та, что телом пышней

та, чьи волосы – сон

обнажала округлые плечи.

А кочевник сидел,

он глазел.

он глупел.

Красоты небывалой

глаза, что озера.

И всей желтою кожей

серел

и бледнел

и дрожал лихорадкою вора.

– 9 –

Был Сарап награжден…

Он владел красотою,

что могла расцвести

среди стройных берез.

Он её называл:

«Дорогою женою».

Пуще плавленых смол

он боялся Любавиных слез.

Хан её научил

бить стрелой ожиревшую птицу.

Словно ветер лететь

зарываясь в гриву лицом,

но не мог научить

петь гортанные песни,

что поют у костров,

запивая полынью

и чабрецом.

* * *

Молитва Любавы.

Бог Ярило

солнце одарило

землю ковром.

Мила не мила

жизнь – постыла

в краю чужом.

Зачала в чреве,

под сердцем ношу

волчье семя

на родных грозу.

Дыму виться

огню скакать,

мне бы птицей

на время стать.

Лететь на Север,

где синь озер,

где хвою стелет

звончатый бор.

– 10 –

Сын родился горласт,

узкоглаз,

медногрудый.

Из пеленок тянулся

он к ножнам отца.

Только тонкою нитью

прочерчены губы

и углом не торчит

из под кожи – скула.

Он усвоил науку

как стрелами вспарывать вены.

На десятом году

с гиком зайца травил по степи…

Мать ему говорила

про алые в пламени стены.

Мать ему говорила…

и тихо шептала:

– Прости.

– 11 –

Горит огонь

камень плачет,

а как иначе?

Строг бог огня

кузнец – суров.

Три дня

три ночи -

дверь на засов.

Он знает тайну

тяжелых руд.

В печи и венах

гул,

гуд.

Желтый браслет

счастья

делает мастер.

Зло пожирающее себя

суть – судьба.

– 12 –

И Любава надела браслет

на железную руку Сарапа

И сказала ему:

– Пусть хранит тебя свет.

Погляди, как когтиста

у зверя могучая лапа.

От него нет пощады,

спасения – нет.

Он тогда засмеялся

раскатисто – гром перед ливнем.

Закачалась земля

под расшитым его сапогом.

Клялся сердцем своим,

клялся туром свирепым и сильным,

клялся теплым,

грудным

материнским её молоком.

Что он – вечен, как бык

на густом травостое.

Алой крови его

не увидеть врагам.

Но все ж чашу кумыса

однажды на тое

незаметно он вылили в огонь –

как подарок богам.

– 13 –

САРАП.

– Сын пойдет за добычей,

пора ему крови напиться.

видеть печень врага…

Ты богам помолись своим,

мать.

Глянь,

на кончике пики

мотается черная птица,

Её надо в крови искупать.

* * *

Но она увела…

Так волчица уводит волчонка,

из обложенных алыми флагами нор.

А потом на коня…

крепли крылья её соколенка

и смыкался за ними

широкими лапами бор.

Так, наверное, рады бывают

из клеток, летящие птицы.

И глаза ненасытные жаждут

и ждут синевы.

Разве можно свободой

за жизнь человечью напиться?

Воля!

Вольная воля

бунтуй в непокорной крови.

– 14 –

Обнаженные плечи,

а груди – большие пиалы.

Аттила сидит

привалясь на кошму:

– Почему это губы

у баб белокожих так алы.

Я хочу тебя нынче – сказал,

– да, хочу.

Скажи Сарап,

ты женщину любил,

когда был юн

и хмель в тебе бродил?

САРАП.

Мы братья по крови с тобой Аттила,

Но женщина во мне меня убила.

Потом – изменой я себя добил.

Мертвец я дважды…

АТТИЛА

Не воин ты,

а червь в помете война.

Не мог ты в битве

умереть достойно

и вот в плену…

Твой жалкий вид напомнил мне дугу...

Дуга есть символ рабства

привыканья

и присмыканья…

Я в лихости свободу нахожу.

Свобода многолика

словно боги.

Свобода – это горные отроги

степей ладони

и полынный ветер.

Свобода – умереть.

Свобода – биться в кровь,

но не свобода женская любовь.

САРАП.

Я воин был.

Вот видишь руки?

Видишь ветви жил?

Я меч тяжелый на боку носил.

Взгляни на грудь.

Вот шрамы…

счета нет.

Меня сгубил мой талисман – браслет.

Ты знаешь,

летом, в поле

трава послушна воле скакуна.

Так баба покоряется мужчине,

но если в сердце у неё пустыня

она сожжет,

иль высушит до тла.

АТТИЛА

Ха! Ха! Браслет!

Довольно!

Баба! Баба!

А разве смерти бог,

из пепла и огня

Настолько плох?

Твоя рука – ослабла,

твоей ноге не встать на стремена.

– 15 –

Старый Аттила на троне

сыну глядит в лицо:

– Видишь, жиреют кони,

доспеха ржавеет кольцо.

Властитель – он волю народа

переводит в закон.

Тяжестью зрелого плода,

отягощен мой трон.

Есть город на юге.

Ромулом и Ремом

построен он.

Там женщины легче вьюги

проносятся меж колонн.

Ты видишь, я очень старый

не оседлаю коня.

Не старческими глазами

римлян смотреть города.

Я дал тебе это имя

из праха вырвал могил.

Пусть говорят – Аттила

завоевал весь мир.

– 16 –

<:CAPTION:>

Полынь, полынь

ты горечью степей

пропитывала воздух до предела…

Степь в первый раз

в глаза мои глядела

курганами своих богатырей.

* * *

Вот когда породнился с тобою

полынная память.

От того ты седая,

что столько веков протекло.

Я кружусь над тобой

твою боль на себя принимаю.

Айналайн,

ты уздечкой бренчала

и выла жестокой пургой.

Хур-ра- гах!

Шли твои кони,

и рушились стены.

Кровью предков твоих и моих

орошалась земля.

Видишь

сколько веков

мы с тобой родные по крови.

Неужели, любимая

это пропало?

Всё зря?

С рубежей безымянных

до Калки, Непрявды и Волги

наша кровь,

наши кости

лежат вперемешку в земле.

Разве мало над нами вороны кружили

и плакали волки?

Неужели затем – успокоиться, в общем,

костре?

По музею иду

и,

вдруг,

вижу – глядит из витрины

нет – не череп!

А тот, кто повел на закат племена.

И, мне кажется, слышу?

– Невинны мы были

невинны.

И уже едва слышно:

– Вина это наша, вина.

1975-2008 год

Анохин Михаил Петрович