Уже неоднократно говорилось о том, что сегодня, когда никто в мире не знает, куда точно надо идти и что именно надо делать, Русская Церковь могла бы взять на себя одну из ведущих ролей. Тем более, что выхода нет - если она не будет управлять переменами, то перемены начнут управлять ей (см. предыдущую статью "Борис Якеменко - БОРЦЫ" [1] (February 7th, 14:06) ). Руководство Русской Церкви, судя по всему, чувствует, как меняется время. Убедительным свидетельством этого является решение подготовить современный катехизис Русской Православной Церкви. Если внимательно взглянуть на обстановку, в которой создавался очередной катехизис, то нельзя не заметить, что каждый раз они отражали кардинальные перемены в государстве и обществе. Анализируя эпохи, когда возникали катехизисы, нельзя не придти к заключению, что очередной катехизис каждый раз являлся признаком слабости внутренней православной традиции, непрочности богословского фундамента, требовавшего дополнительного укрепления в виде катехизического текста.
Если было иначе, если бы фундамент был прочен, и основная масса людей считала естественными, привычными и понятными основные догматы и каноны, то превентивная мера в виде катехизиса была бы просто не нужна. Например, в советское время, невзирая на все произошедшие перемены, на уверенность в том, что «советская власть это всерьез и надолго», новый катехизис не создавали именно потому, что в ходе гонений от Церкви отпали все, кто пришел в нее в начале ХХ в. под влиянием моды, в поисках эстетизма, в порыве увлеченности. Попутчики отошли, остались верные и эти верные были действительно верны, свидетельствовали страданиями и кровью, а такая вера не нуждается в катехизических подпорках. То известное обстоятельство, что было просто опасно проповедовать в атеистическом государстве, не отменяет сказанного выше. Кроме того, катехизис в Церкви каждый раз появлялся, как аналог светской государственной конституции, фиксирующей те изменения, которые уже произошли и знаменующей переход Церкви на новый этап. Именно поэтому катехизис никогда не претендовал на то, чтобы стать каноном. Поэтому возникновение нового катехизиса есть закономерный шаг. Кардинально обновилась и изменилась эпоха и люди, а богословский ответ не готов (об этом уже говорилось выше). Примечательно, что обновленный католический катехизис вышел в 1992 г. - католики почувствовали эти перемены быстрее и острее.
Итак, перемены констатированы и признаны. Но есть ли у Церкви представление о том, как решать обозначенные выше проблемы? Существует ли выход из сложившейся ситуации? Если не видеть основной задачей достижение главной цели церковных консерваторов, а именно возвращения к «прежней», «старой» Церкви (при этом, как правило, понятие «прежний» и «старый» никогда не конкретизируется, хотя Церковь Киевской Руси, Церковь эпохи преподобного Сергия, Церковь XVII столетия, Церковь Синодального периода или Церковь советской эпохи это все «прежние» и «старые», но при этом совершенно разные «Церкви») и согласиться с тем, что Церкви придется меняться, то можно некоторые варианты преодоления или минимизации кризисных реформационных тенденций, очевидно, должны быть следующими.
Главной задачей Церкви сегодня должно стать образование (просвещение) – приведение человека в соответствие с идеальным образом. Стоит напомнить, что апостолы называются учениками Христа, а Христос Учителем (Ин.13.35 и др.) Средневековая христианская схоластика интерпретирует мир, как школу. С.Аверинцев пишет: «Иначе и быть не могло. Ведь христианин не только «почитатель» Христа (как грек классической эпохи «почитатель» своих олимпийцев), не только его «мист» (как посвященный в таинства «мист» своего божества), даже не только его «верный» и «воин» (как митраист «верный» и «воин» Митры), он прежде всего «ученик» Христа, питомец его школы. Христос для него авторитетнейший глава школьного предания, как Пифагор для пифагорейца, Платон для платоника… Если вселенная – школа, то история, и, прежде всего, священная история – педагогический процесс». Декалог для святителя Григория Нисского есть «божественные уроки», проповедь Христа для святителя Феодорита Кирского есть «владычные уроки». Можно так же вспомнить, какое огромное значение для европейского Средневековья имели Шартрская или Сен Викторская школы. Все это означает, что Церковь должна активно заниматься образованием и просвещением, применяя для этого самые современные технологии. Ю.Хабермас считает «взаимодополняющий процесс обучения» важнейшим условием диалога секулярного и религиозного и следствием этого диалога должно стать восстановление священного, обнаружение его реальности.
Окружающее человека информационное пространство заполнено тысячами образовательных программ, предлагаемых самыми различными структурами, потребность в постоянном обучении и переобучении постепенно становится непреложной. В эти процессы необходимо встраиваться, создавать моду на переобучение, заниматься коучингом с невоцерковленными, новоначальными, воцерковленными людьми, с тем, чтобы знания о Церкви, ответы на самые насущные вопросы современной жизни быстро становились достоянием большого количества людей и чтобы эти люди, в свою очередь, транслировали эти знания. Здесь уместно вспомнить опыт некогда очень заметного интеллектуального течения в западной религиозной мысли, носившего название «религиозное Просвещение» и поддержанного многими европейскими интеллектуалами, среди которых Я.Верне, З.Баумгартен, У.Уобертон, И.Эйбель и др. Своей главной задачей идеологи течения видели примирение новых идей эпохи Просвещения с религиозными принципами, толковали Священное Писание с учетом культурного и исторического контекста своего времени.
Обучение необходимо еще по одной причине. Сегодняшнее время – время совершенно новых форм противостояния. В процессе сегодняшних политических, социальных и отчасти военных конфликтов стороны не ставят перед собой цель уничтожить противника, поработить его, лишить территорий и ресурсов. Задача состоит в том, чтобы переобучить противника, переубедить его, одолеть с помощью преобразования самой связи конфликтующих сторон, системы взаимоотношений между ними. Именно поэтому так важно обучение и переобучение. Причем в процессе этого переобучения необходимо найти новые ответы на вопросы, которые, казалось бы, давно разрешены. Прежде всего – для чего нужна вера? Зачем соблюдать те или иные правила и придерживаться вероучительных парадигм? Почему только этот путь? И почему он один, а не несколько?
Нельзя обойти молчанием и еще один момент. Основополагающим состоянием человека сегодня становится дилетантизм, верхоглядство, вера в то, что глубокие знания не нужны, а нужно знание технологий, которые, как формула, лишь требуют подставить нужные числа, после чего правильное решение возникает само собой. Отсутствие знаний не требуется ни от современных художников, ни от писателей, ни от режиссеров, ни от прочих современных «деятелей культуры», что хорошо видно по качеству произведений. На этом фоне серьезное систематическое обучение, хорошие знания, широкая сеть их распространения могут поставить Церковь в заведомо выигрышное положение. Поэтому образование может сыграть в процессах укрепления и восстановления позиций Церкви ключевую роль.
Еще одна важная проблема – это проблема отсутствия деятельного миссионерства, проблема, решение которой сегодня должно стать важнейшей, общецерковной задачей (О причинах происходящего многократно говорилось: Что происходит и что делать? Послесловие к миссионерскому съезду. Ч. 1. "Борис Якеменко -" [2] (November 23rd, 2010) , Ч.2. "Борис Якеменко -" [3] (November 23rd, 2010) , Без пафоса и саботажа. "Борис Якеменко - БЕЗ ПАФОСА И САБОТАЖА" [4] (December 24th, 2013) и пр.). Проблема эта во многом связана с тем, что сегодня церковная миссия должна начать решать совершенно иные вопросы и совершенно иначе, нежели это было раньше. Прежде всего, необходимо начать учиться серьезному, убедительному разговору с теми, кто находится рядом, с жителями больших городов, с населением Интернета. Пробудить современного человека, живущего «не приходя в сознание», должно стать главной задачей миссии. Участникам этой миссии впервые за последние сотни лет необходимо учиться эффективному, убедительному диалогу, поскольку православная миссия в России всегда была проповедью, монологом, а не диалогом. Об этом свидетельствуют материалы, собранные А.Кравецким. В этих материалах обозначены главные направления миссии - против раскольников, штундистов, «иноверцев». 1-й миссионерский съезд в 1887 г. так и назывался «съезд противораскольнических и противосектантских миссионеров». Второй миссионерский съезд 1891 г. занимался конкретизацией и обсуждением правил первого съезда, Третий съезд 1897 г. был посвящен борьбе с сектами и т.д. Ни слова о тех, кто находится рядом, крещен, формально религиозен, но по сути неверующ. А.Кравецкий обратил внимание на то, что «именно философы-идеалисты, а не православные публицисты впервые поставили вопрос о необходимости современной светской культуры». Известный богослов отец Сергий Булгаков писал о необходимости для Церкви «найти язык доступный и убедительный» для разговора с современниками. Однако услышать этот призыв во многом помешал старый конфликт интеллигентского сознания и сознания духовенства. Потом было не до миссии, а главное было выжить. В наши дни Церковь получила такие возможности для миссионерства, каких не имела никогда. Но нет опыта работы, форм, методики, инструментария, языка, понятийного аппарата. А значит, нет диалога. И нет миссии.
Проблема здесь, конечно, не только в том, что существует инертность тех или иных церковных структур или не осознается в полной мере необходимость и актуальность подобной работы. Корни, на самом деле, гораздо глубже. В основе литургической практики католицизма (а затем и протестантизма), которая является прямым отражением общественно-церковного устройства, лежит взаимное общение. Диалог. Иконостаса нет, алтарь открыт, священник (пастор) служит лицом к народу, значительная часть службы поется вместе, многие молитвы читаются совместно. Д.Зильберман, рассматривая природу западного богословия, точно отмечал, что для него характерен «особый акцент на проблеме общения (а не общности), с острой необходимостью разглашения, а не сохранения тайны, говорения а не деяния». В связи с этим становится понятным, где лежат корни западноевропейской демократической политической традиции. Литургическая практика Русской Православной (шире - восточнохристианской) Церкви принципиально иная. Это та самая, упоминавшаяся выше, проповедь, монолог. Алтарь закрыт, священник служит спиной, поет хор, люди молчат (практика совместного пения с народом «Символа веры», «Отче наш», «Воскресение Христово видевше» очень поздняя). Он уходит в алтарь, куда всем вход заказан и пребывает в ином пространстве, недоступном для остальных, а все ждут его появления. То есть значительное место в литургическом и общественном пространстве Православной Церкви отводится тайне, раскрытие которой до конца невозможно по определению.
Ломать эту систему ни в коем случае нельзя, да и не получится, ибо на этом строится вся структура общественных и политических отношений в России. Значит, необходимо выстраивать диалог, исходя из данного положения вещей. Неизбежная трудность, с которой придется столкнуться, и которая сегодня в значительной степени не позволяет выстроить эффективную миссию, была отмечена еще Ю.Хабермасом, который писал, что «религиозные языки невозможно перевести на мирской язык, не утратив часть смысловых структур». Это не значит, что нужно вообще отказаться от попыток такого рода перевода, но означает, что на плечи тех, кто будет выступать от имени Церкви, ложатся дополнительные обязанности, от них требуются особые подходы и специальные знания. А также готовность преодолеть масштабное непонимание и осуждение, источником которых станут самые различные силы, в том числе и внутри Церкви.
Что же, на наш взгляд, должно стать главной целью христианской миссии, целью, логически вытекающей из образования и введения человека в литургическое пространство ив целом пространство тысячелетней культуры и опыта христианской Церкви?
Прежде всего, это выбор лучшего из возможного через радость. Культуру радости, умение радоваться сегодня необходимо воскрешать. Воскрешать культуру подлинной радости, которая возникает при общении с Богом, святыми, в момент глубокого молитвенного общения со «Светом тихим», который, кстати, в греческом оригинале звучит как «Φως ίλαρόν» – «Свет радостный» (Ιλαρος - веселый, радостный). Радоваться призывает Матерь Божию архангел Гавриил (Лк. 1:28), радоваться ангел призывает вифлеемских пастухов (Лк. 2:10-11). «Радуйтесь и веселитесь», - говорит Христос мученикам за Имя Его (Мф. 5:11-12). «Всегда радуйтесь» (1 Фес. 5: 16). «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Фил.4:4), - твердит христианам апостол Павел. Это радость, осмысляющая все хорошее и плохое в жизни, помогающая избежать отчаяния, когда что-то не ладится. «Хотя бы не расцвела смоковница и не было плода на виноградных лозах, и маслина изменила, и нива не дала пищи, хотя бы не стало овец в загоне и рогатого скота в стойлах, - но и тогда я буду радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения моего» (Авв. 3:17-18). Такая радость может иметь своим источником только Дух Божий. Как говорил преп. Серафим Саровский: «Когда Дух Божий снисходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченной радостью, ибо Дух Божий дает радость всему, к чему бы Он ни прикоснулся».
Можно обратить внимание на то, что в христианской истории человечества мрачные, «нулевые» эпохи сменялись эпохами радости. На рубеже XIII в. пришедшее из словаря Аристотеля греческое понятие «εὖτῥαπελια», обозначающее «веселость», «легкость», «дух радости», входит в круг понятий христианского нравственного богословия латинского Запада, что формирует менталитет эпохи Средневековья. Радость начинает становиться добродетелью, а печаль перестает считаться поведением настоящего христианина. В это время в искусстве (прежде всего в живописи и скульптуре) Западной Европы впервые появляется улыбка на лицах Богоматери и Христа. Именно эту радость, радость как христианское чувство, как стержень внутреннего равновесия и фундамент общественного счастья утверждает и проповедует эпоха Возрождения.
Мы не будем здесь рассматривать последовательную смену эпох уныния и радости в последующие столетия. Отметим только, что нынешняя эпоха, судя по произведениям искусства и общему умонастроению, лишена радости. Это хорошо видно не только по сложной политической ситуации, но прежде всего по литературе и современному искусству, которые проповедуют и утверждают что угодно – насилие, кровь, цинизм, эпатаж, скандальность, самолюбование, дилетантизм, но только не легкость и не радость. Смех все чаще сменяется осмеянием, юмор сатирой. Радость, высокое чувство, в общественном сознании в значительной степени уступила место удовольствию и огромное количество людей, многократно испытывавших удовольствие, почти не испытывают радости. На ментальном уровне понимание этой разницы есть. Покупка нового предмета одежды, мебели, нового гаджета есть удовольствие, но никто не скажет, что новый шкаф стал источником радости. Нормально, когда человек, поев, становится довольным, но тревожно, когда он преисполняется от этого повседневного действия радостью.
Поэтому именно Церковь и только Церковь сегодня может вернуть радость в жизнь человека, осветить и осмыслить удовольствие радостью, претворить удовольствие в радость. Проповедь «богословия радости» должна стать основной задачей миссии, ее «Α» и «Ω», а вместе с этим и оправданием существования Церкви в современном мире в глазах миллионов людей, не определившихся со своим отношением к Церкви и Христианству. С другой стороны, многие христиане, ищущие свое место в современном социуме, обретут его, «соль, потерявшая силу», (Мф 5:13) вновь сделается соленой.
Еще одним важным шагом к преодолению наступающего кризиса, шагом, который может быть предпринят не только Русской Церковью, но и всем христианским миром, должен стать «дауншифтинг», идеология которого начиная с 1991 года приобретает все сторонников во многих странах. В силу того, что под этим понятием часто имеют в виду разные методы и действия, будем опираться на значение термина, которое ему было дано основательницей Сарой Бен Бреатна. То есть говоря о дауншифтинге, мы имеем в виду сознательный отказ человека (общества, сообщества) от наращивания скорости удовлетворения потребностей, отказ от материальных и псевдодуховных благ, сопровождающих экспоненциальный рост современной цивилизации. Или, говоря словами М.Зощенко, переход в то состояние, когда «желающие не хотят». Иными словами, на наших глазах складывается новое социальное явление, которое можно было бы назвать «сознательной бедностью» и которая имеет прямые аналогии в «новой бедности» европейского средневековья времени «кризиса христианского мира». Авторы коллективной монографии «Magnum ignotum» характеризуют «новую бедность» как «бедность через усилие, бедность добровольного выбора, которая существовала параллельно вынужденной бедности».
Применительно к рассматриваемому сюжету, мы имеем в виду дауншифтинг, распространяющийся именно в христианской среде, среде, которая станет носительницей этой идеологии. Речь идет, прежде всего, об осознанном в рамках христианских категорий отказе прежде всего от тех вещей и явлений, которые сегодня рождаются и входят в обиход только потому, что для их создания появились технические возможности. Так, многие интернет-технологии используются только потому, что существуют и легко доступны. Точно так же рождаются квазирелигиозные течения, возникающие благодаря изменениям в политической ситуации, информационным и техническим возможностям, и являющиеся их прямым продолжением. То есть, как указывал французский социолог и культуролог Ж.Элюль, происходит сознательное создание бессмыслиц, сотворение абсурда. Именно от них и следует отказаться. При этом надо помнить, что отказ от этих вещей и явлений не есть борьба с прогрессом и развитием человечества (этот аргумент сегодня часто приходится слышать). Это отказ от потребления побочных явлений жизнедеятельности прогресса, сознательное нежелание участвовать в контрлогических процессах, отказ участвовать в движении ради движения, жить ради процесса, а не ради цели. Таким образом, как говорил историк Марк Фюмароли, «критика прогресса ради прогресса, новизны ради новизны должна войти в наши нравы».
Это лишь немногое из того, что нужно бы делать немедленно. А теперь вернемся к началу. «Уже неоднократно говорилось о том, что сегодня, когда никто в мире не знает, куда точно надо идти и что именно надо делать, Русская Церковь могла бы взять на себя одну из ведущих ролей».
Могла бы… Могла…
А вот возьмет ли?
Судя по тому, что происходит с церковной «молодежной политикой» и миссией, то…
