Опасные тенденции

Бредовая история с петербургским Мефистофелем, а также предшествовавший этому погром шпаной выставки в Манеже (также как и события до этого) обозначили очень тревожную тенденцию, выраженную в свое время в прекрасных словах Г.Шенгели: «бывает однажды в столетье пора, когда неудачники сходятся вместе». Церковь теперь появляется в общественном пространстве только в одной упряжке с этими неудачниками, фриками и обсуждают ее роль в обществе и истории только как подтверждение/отрицание необходимости фриков. То есть в духовном и общественно-значимом смысле огромная структура с тысячелетней историей, основанная Христом, «Небо на земле», уравнена с одним или несколькими гопниками и эти гопники и являются ее представителями (послами) в обществе. Это все равно, как если бы человека обсуждали в контексте зеленой переливчатой мухи, которая летит за ним от ближайшей помойки или все русское искусство от Киевской Руси сводили к скорбному главою Кулику, а всю русскую литературу от Нестора – к ресторанному вышибале Прилепину. Самый страшный абсурд тот, который сходит со страниц книг и выходит из рам картин в реальность. Сегодня мы наблюдаем абсурд, который вышел даже не из книг и картин, а из твиттера троллей, из подстольных ток-шоу, из газеток, которые можно читать только ночью под одеялом с фонариком.

Каково сегодня место Церкви в общественном сознании? Церковь воспринимается, главным образом, как бюро ритуальных и культурно-исторических услуг для общества. От Церкви требуются предложения по совершенствованию этических и этических представлений, которые должны носить, что важно, рекомендательный, а не обязательный характер. Общество же оставляет за собой право соглашаться или не соглашаться с этими предложениями. То есть Церковь становится музеем, авторитетным лишь своей историей и артефактами, она не вызывает желания преклониться и благоговеть, а совершенно другие чувства – иронию, снисходительность, равнодушие, отстраненное любование, недоумение. Задача Церкви – украшать и облагораживать, а не учить, наставлять и указывать путь. От Церкви требуют (открыто, тайно, подсознательно) культурно обслуживать общество, назидать без менторства и наставлять без принуждения, советовать, не убеждая, порицать, не грозя и не наказывая. Иными словами, помогать обманывать и успокаивать совесть. Наиболее «продвинутые» в истории Церкви сваливают на нее хосписы, тюрьмы, больницы, бродяг, пенсионеров и прочих, не прижившихся в этой жизни. Дескать, это основная историческая миссия Церкви – заботиться о выброшенных на обочину, под рублевский забор, а остальные в состоянии прожить до поры и без этой заботы. Соглашаются с храмами, богослужениями и таинствами – красиво, антикварно, фольклорно, пусть шаманят если это кому-то нужно, но нормальные то, современные, продвинутые дальше некуда люди понимают, что все это… хе-хе… в общем, вы меня поняли.

Если думать, что эти вещи касаются только неверующей или равнодушной части общества, то это не так. В сознании именно воцерковленных людей христианство все чаще подменяется христианскими ценностями. Знакомый священник рассказывает: его на улице останавливает девушка, начинает спрашивать совета, запуталась, все наперекосяк, никак не может выбраться на твердую почву. В разговоре выясняется, что она верующая, часто ходит в храм, но не причащается, зато постоянно ставит свечи, прикладывается к иконам, заказывает молебны, ездит в паломничества. Спрашиваю в одной из групп, где преподаю (человек 30, от 18 до 20 лет) – кто был у преподобного Сергия в Лавре, кто причащается и исповедуется. В Лавре было человека четыре (группа почти все москвичи), исповедуется и причащается иногда пара человек. Однако у Матронушки были все до единого и не по одному разу, в храм подавляющее большинство ходит более или менее регулярно, почитают иконы и святых, ставят свечи и подают записки. Если спросить в любом храме, что больше любят прихожане – Литургию или акафисты и молебны, ответ будет очевиден (об этом писал еще архиепископ Михаил (Мудьюгин)).

Еще одна проблема сообщества верующих – многие ждут от Церкви (а дальше и от Бога), что она (Он) будет предстательствовать за них на бытовом уровне, помогать решению повседневных вопросов. «Для большинства приходящих или заходящих сегодня в Церковь людей она является «комбинатом бытового обслуживания», - говорит протоиерей Алексей Уминский, - где за определенную сумму можно совершить необходимые для всякого православного вещи… а через молебны и акафисты святым попросить помощи в получении здоровья, счастья и личной жизни и успехов в труде». То есть заступничество воспринимается как предоставление комфорта и гарантий, что напрямую отсылает нас к описанному Э.Тоффлером «духовному супермаркету». И если Церковь по любым причинам не делает того, что указано выше, то она этими людьми начинает восприниматься, как неспособная предстательствовать вообще. То есть не способная спасать.

Также для этого сообщества качества Бога, Его чистота и всесильность являются абстракцией, а вот личностные качества священника конкретикой. И поэтому сегодня, как в эпоху Реформации на Западе, когда стали пристально следить за моральным обликом священника, сегодня в подробностях обсуждаются одежда, аксессуары, образ жизни духовенства. Следствием этого неизбежно становится следующий шаг. Аксиому «личность тайносовершителя не влияет на благодать Духа Святаго, данную в таинстве Хиротонии», сегодня все чаще требуют доказывать. А пока она не доказана, формируются огромные группы самых разных людей, среди которых немало и воцерковленных, которые ищут «благодатных батюшек и старцев» и стороной обходят «безблагодатные храмы». Внешний вид священника, его моральный облик, образ жизни становятся в общественном сознании серьезным препятствием на пути к храму.

Продолжением описанных выше проблем являются все отчетливее видные сегодня во взаимоотношениях священника и прихожан индивидуалистические тенденции. Проявляются они в том, что прихожане хотят видеть в священнике такого же, как они человека и готовы слушать его ровно до того момента, пока он не начинает говорить то, что им не нравится. «Почитание священника простирается до того момента, когда священник говорит то, что хотят слышать прихожане, - пишет священник В.Балашов. - И если священник вдруг меняется и начинает говорить немного по-другому или не то, что хотят слышать прихожане, то милость и почитание в одно мгновение меняются на неприязнь… Это явление – такая обыденность, что к этому все так привыкли, что это тоже стало нашей традицией». Такое же отношение складывается и к «старцам», духовникам и их советам и, наконец, к святым, чьи жития и подвиги, для того, чтобы считаться спасительными, должны расчувствовать читающего, в житии святого должно быть сходство с жизнью читающего о нем. В отношениях человека и духовного мира возникает чисто западная сентиментальность, эмоциональность и чувственность (именно отсюда такой интерес к фильму «Страсти Христовы»), которые, как известно, очень неглубоки и, главное, уравнивают Церковь и зрелище.

Это же видно и по «церковной работе» с людьми. Если не считать уставные богослужения, то общение Церкви с миром происходит в форме благотворительности, социального служения, помощи неимущим, больниц, круглых столов, конференций, кружков. Это все очень хорошо… для самого незначительного количества околоцерковных людей, а основная масса идет мимо и Бог с ней. Главное, все тихо. Происходит измельчание религиозной проблематики в публичных выступлениях и спорах – спорят о мелочах, но не о глобальных экклезиологических и сотериологических проблемах, нет споров, подобных спорам вокруг природы Троичности, соотношения свободы и благодати или изображения Бога Отца. То есть нет споров вокруг фундаментальных оснований, споров, которые неизбежно вовлекли бы с помощью современных возможностей в круг обсуждаемых проблем тысячи людей и помогли решить смыслообразующие проблемы. Никто не задает тон, не стимулирует дискуссии, хотя история дает массу примеров, когда фундаментальные споры формировали общественную среду, возбуждали мысль, мнение и действие. Можно вспомнить хотя бы дискуссии и споры Д.Бруно и Г.Галилея, И.Грозного и А.Курбского, А.Смита и Д.Дидро, Ф.Степуна и С.Трубецкого, О.Хаксли и Д.Оруэлла. То есть не возникает общего языка, на котором Церковь может говорить с современным человеком, ибо язык, желание понять и объяснить, возникает из живого общения с незнакомцами, говорящими на своем языке, а не из разговора со своими.

Еще одна проблема – несбывшиеся ожидания именно церковной среды. Когда Святейший Патриарх Кирилл возглавил Церковь, всем было ясно, что это человек с очень большими возможностями и потенциалом. И возглавил он Церковь именно в тот момент, когда эти возможности остро требовали своей реализации. Однако прошло шесть лет, а до сих пор не произошло ничего, что осталось бы в Церкви надолго или навсегда благодаря именно Патриарху Кириллу. Умножение епархий, создание новых отделов, осовременивание некоторых сфер жизни Церкви – вся эта административная сиюминутность вполне под силу обычному среднему управленцу, в то время как у нынешнего Патриарха принципиально иные возможности и потенциал. Почему они не реализуются? На этот вопрос нет ответа, а когда его нет оттуда, откуда он должен быть, то всегда находятся те, слева, кто тут же готовы ответить. А поскольку этот, левый, ответ явно неудовлетворителен, накапливается усталость и разочарование.

В результате, видя, что мир не переделать (да и серьезных попыток переделки не предпринимается), начинается, с одной стороны, самоконсервация церковной среды. То есть в эпоху глобализации, происходит, по точному выражению Р.Робертсона «глокализация» Церкви, она становится локальным сообществом, границы которого строго определены. Консервация церковной среды, в которой обязательно возникают настроения, проникнутые алармизмом, ощущением, что «весь мир во зле лежит» (отсюда борьба с ИНН, «сатанинскими» символами в паспортах, царебожничество и пр.) неизбежно ведет к требованиям к государству защитить Церковь. Государство это делает, но следствием является то, что Церковь становится неспособной защитить себя и легко уязвимой для внешних вызовов. Так, когда произошла провокация в храме Христа Спасителя, явившаяся детонатором волны спланированной антицерковной кампании, Церковь оказалась не в состоянии защищаться, и эту функцию защиты пришлось взять на себя государству. Попытки церковного руководства следовать словам Иоанна Златоуста, «укрощая гнев их своею кротостью и тихостью», приводили к тому, что нападкам в самой Церкви не противостоял вообще никто, а молчание воспринималось даже многими сочувствующими Церкви, как показатель того, что «сказать нечего».

С другой стороны, общение с миром выстраивается в форме заигрывания, возникает light-version Православия («Православие-light»), которая пытается решить общую современную проблему, ежедневно облекаемую в сотни вопросов. Как чего-то добиться, ничего не предпринимая? Как выучить иностранный язык, не тратя ежедневно время и не напрягаясь? Как стать специалистом, не учась? Как похудеть, не меняя культуры питания? Как зарабатывать, не работая? Как сохранить здоровье, не заботясь о нем? В православной среде закономерно возникает вопрос: «как воцерковиться и спастись, ничего не делая для этого?» «Православие-light» пытается дать не правильный, правдивый, пусть и неприятный, ответ на этот вопрос, а ищет тот ответ, который понравится аудитории. Тем самым оно возвращает Русскую Православную Церковь на путь, уже пройденный западной Церковью в XV – начале XVI вв. - торговля индульгенциями была одним из понятных и простых ответов на поставленный выше вопрос.

Если помножить все это на крайне нестабильную ситуацию в мире, общественную индиферрентность, внутренние проблемы, то пора свистать всех наверх и основной задачей всех церковных структур нужно делать преодоление губительной связи Церкви и фриков, которых, как детонаторы, все время засовывают в эту, как мы видели, очень сложную, неравномерную, напряженную среду. Это помимо тех, кто в этой среде сидит и галдит постоянно, типа безумного Кураева. Делается это словно специально, чтобы вызвать очередной взрыв в виде истерик и антицерковных кампаний. Можно сколько угодно делать вид, что это все не имеет никаких последствий, но ржавчина, после удаления с лезвия ножа, оставляет на своем месте выеденную, поврежденную поверхность. И режет нож хуже и вид не очень. Поэтому нужно делать все возможное, чтобы Церковь в общественном сознании ассоциировалась с лучшими, а не с прилипалами, чтобы были иные информповоды, чтобы появились другие лица. На коммунальных кухнях в свое время происходило много хорошего, но осталось от них только одно словосочетание «кухонный скандал». Нельзя доводить до этого.